Автор этих путешествий мистер Лемюэль Гулливер – мой старинный и близкий друг; он приходится мне также сродни по материнской линии. Около трех лет тому назад мистер Гулливер, которому надоело стечение любопытных к нему в Редриф, купил небольшой клочок земли с удобным домом близ Ньюарка в Ноттингемшире, на своей родине, где и проживает сейчас в уединении, но уважаемый своими соседями.
Хотя мистер Гулливер родился в Ноттингемшире, где жил его отец, однако я слышал от него, что предки его были выходцами из Оксфордского графства. Чтобы удостовериться в этом, я осмотрел кладбище в Банбери в этом графстве и нашел в нем несколько могил и памятников Гулливеров.
Перед отъездом из Редрифа мистер Гулливер дал мне на сохранение нижеследующую рукопись, предоставив распорядиться ею по своему усмотрению. Я три раза внимательно прочел ее. Слог оказался очень гладким и простым, я нашел в нем только один недостаток: автор, следуя обычной манере путешественников, слишком уж обстоятелен. Все произведение, несомненно, дышит правдой, да и как могло быть иначе, если сам автор известен был такой правдивостью, что среди его соседей в Редрифе сложилась даже поговорка, когда случалось утверждать что-нибудь: это так же верно, как если бы это сказал мистер Гулливер.
По совету нескольких уважаемых лиц, которым я, с согласия автора, давал на просмотр эту рукопись, я решаюсь опубликовать ее, в надежде, что, по крайней мере, в продолжение некоторого времени, она будет служить для наших молодых дворян более занимательным развлечением, чем обычное бумагомарание политиков и партийных писак.
Эта книга вышла бы, по крайней мере, в два раза объемистее, если б я не взял на себя смелость выкинуть бесчисленное множество страниц, посвященных ветрам, приливам и отливам, склонениям магнитной стрелки и показаниям компаса в различных путешествиях, а также подробнейшему описанию на морском жаргоне маневров корабля во время бури. Точно так же я обошелся с долготами и широтами. Боюсь, что мистер Гулливер останется этим несколько недоволен, но я поставил своей целью сделать его сочинение как можно более доступным для широкого читателя. Если же благодаря моему невежеству в морском деле я сделал какие-либо промахи, то ответственность за них падает всецело на меня; впрочем, если найдется путешественник, который пожелал бы ознакомиться с сочинением во всем его объеме, как оно вышло из-под пера автора, то я охотно удовлетворю его любопытство.
Ричард Симпсон
Письмо капитана Гулливера к своему родственнику Ричарду Симпсону
Вы не откажетесь, надеюсь, признать публично, когда бы вам это ни предложили, что своими настойчивыми и частыми просьбами вы убедили меня опубликовать очень небрежный и неточный рассказ о моих путешествиях, посоветовав нанять нескольких молодых людей из которого-нибудь университета для приведения моей рукописи в порядок и исправления слога, как поступил, по моему совету, мой родственник Демпиер со своей книгой «Путешествие вокруг света» . Но я не помню, чтобы предоставил вам право соглашаться на какие-либо пропуски и тем менее на какие либо вставки. Поэтому, что касается последних, то настоящим заявлением я отказываюсь от них совершенно, особенно от вставки, касающейся блаженной и славной памяти ее величества покойной королевы Анны, хотя я уважал и ценил ее больше, чем всякого другого представителя человеческой породы . Ведь вы, или тот, кто это сделал, должны были принять во внимание, что мне несвойственно, да и было неприлично, хвалить какое либо животное нашей породы перед моим хозяином гуигнгнмом. Кроме того, самый факт совершенно неверен, насколько мне известно (в царствование ее величества я жил некоторое время в Англии), она управляла при посредстве первого министра, даже двух последовательно: сначала первым министром был лорд Годольфин, а затем лорд Оксфорд . Таким образом, вы заставили меня говорить то, чего не было. Точно так же в рассказе об Академии Прожектеров и в некоторых частях моей речи к моему хозяину гуигнгнму вы либо опустили некоторые существенные обстоятельства, либо смягчили и изменили их таким образом, что я с трудом узнаю собственное произведение. Когда же я намекнул вам об этом в одном из своих прежних писем, то вам угодно было ответить, что вы боялись нанести оскорбление, что власть имущие весьма зорко следят за прессой и готовы не только истолковать по-своему все, что кажется им намеком (так, помнится, выразились вы), но даже подвергнуть за это наказанию . Но позвольте, каким образом то, что я говорил столько лет тому назад на расстоянии пяти тысяч миль отсюда, в другом государстве, можно отнести к кому-либо из еху, управляющих теперь, как говорят, нашим стадом, особенно в то время, когда я совсем не думал и не опасался, что мне выпадет несчастье жить под их властью . Разве не достаточно у меня оснований сокрушаться при виде того, как эти самые еху разъезжают на гуигнгнмах, как если бы они были разумными существами, а гуигнгнмы – бессмысленными тварями. И в самом деле, главною причиной моего удаления сюда было желание из бежать столь чудовищного и омерзительного зрелища.
Вот что почел я своим долгом сказать вам о вашем по ступке и о доверии, оказанном мною вам.
Затем мне приходится пожалеть о собственной большой оплошности, выразившейся в том, что я поддался просьбам и неосновательным доводам как вашим, так и других лиц, и, вопреки собственному убеждению, согласился на издание моих Путешествий. Благоволите вспомнить, сколько раз просил я вас, когда вы настаивали на издании Путешествий в интересах общественного блага, принять во внимание, что еху представляют породу животных, совершенно неспособных к исправлению путем наставлении или примеров. Ведь так и вышло. Уже шесть месяцев, как книга моя служит предостережением, а я не только не вижу, чтобы она положила конец всевозможным злоупотреблениям и порокам, по крайней мере, на нашем маленьком острове, как я имел основание ожидать, – но и не слыхал, чтобы она произвела хотя бы одно действие, соответствующее моим намерениям. Я просил вас известить меня письмом, когда прекратятся партийные распри и интриги, судьи станут просвещенными и справедливыми, стряпчие – честными, умеренными и приобретут хоть капельку здравого смысла, Смитсфильд озарится пламенем пирамид собрания законов, в корне изменится система воспитания знатной молодежи, будут изгнаны врачи, самки еху украсятся добродетелью, честью, правдивостью и здравым смыслом, будут основательно вычищены и выметены дворцы и министерские приемные, вознаграждены ум, заслуги и знание, все, позорящие печатное слово в прозе или в стихах, осуждены на то, чтобы питаться только бумагой и утолять жажду чернилами. На эти и на тысячу других преобразований я твердо рассчитывал, слушая ваши уговоры, ведь они прямо вытекали из наставлений, преподанных в моей книге. И должно признать, что семь месяцев – достаточный срок, чтобы избавиться от всех пороков и безрассудств, которым подвержены еху, если бы только они имели малейшее расположение к добродетели и мудрости. Однако на эти ожидания не было никакого ответа в ваших письмах; напротив, каждую неделю вы обременяли нашего разносчика писем пасквилями, ключами, размышлениями, замечаниями и вторыми частями ; из них я вижу, что меня обвиняют в поношении сановников, в унижении человеческой природы (ибо у авторов хватает еще дерзости величать ее так) и в оскорблении женского пола. При этом я нахожу, что сочинители этого хлама даже не столковались между собой: одни из них не желают признавать меня автором моих «Путешествий», другие же приписывают мне книги, к которым я совершенно непричастен.
Путешествия Гулливера
Джонатан Свифт
Судовой хирург, а затем капитан корабля Лемюэль Гулливер отправляется в плавание, даже не подозревая о том, что его ждет множество забавных, а порой и опасных приключений. Из каждого путешествия он выносит жизненный урок, который заставляет его, а с ним и читателей, по-новому взглянуть на привычный порядок вещей.
Джонатан Свифт
Путешествия Гулливера
«The Travels into Several Remote Nations of the World by Lemuel Gulliver, first a Surgeon, and then a Captain of Several Ships» by Jonathan Swift
По изданию:
Свифт Дж. Путешествия Гулливера по многим отдаленным и неизвестным странам света. – М.: Товарищество типографии А. И. Мамонтова, 1901.
Иллюстрации выполнены по мотивам иллюстраций Т. Мортена, гравировка Линтона Купера
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2010
© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2010
Ложь, которую разрушил Свифт
Джонатана Свифта (1667–1745), священнослужителя и литератора, автора поэм, ядовитых сатирических памфлетов и великой книги «Путешествия Гулливера», кое-кто из современников считал человеком, оскорбившим Создателя. И не потому, что декан (настоятель) дублинского собора Святого Патрика посмел усомниться в Его существовании, а потому, что сумел трезво и насмешливо показать человечеству, насколько безосновательны его потуги гордиться собой.
Самомнение, алчность, жажда власти, корыстолюбие, лицемерие, глупость, безрассудство и несправедливость во всем своем безобразии предстали перед читателями и были осмеяны так, как это не удавалось никому другому.
Свободное слово, неистощимая выдумка и язвительный юмор нанесли жестокой и безумной эпохе страшный удар – с нее были сорваны сверкающие покровы благопристойности, под которыми обнаружились пустота и ничтожество власть имущих, продажность их приближенных и невежество черни.
«Написано ради общего совершенствования рода человеческого» – таким подзаголовком сопроводил Свифт один из своих памфлетов, и эти слова можно отнести ко всему творчеству английского писателя. Его фантазия и изобретательность поистине неистощимы, на каждой странице «Путешествий Гулливера» можно найти десятки саркастических намеков на действительно происходившие события…
Но суть даже не в этом.
Роман «Путешествия Гулливера» и сегодня остается необыкновенно важной, значимой книгой, потому что каждый, кто даст себе труд внимательно его прочитать, увидит мир совершенно другими глазами – без лживых мифов и фальшивых масок.
Джонатан Свифт родился в Ирландии, в семье, которая в годы гражданской войны, разразившейся в Англии в XVII в., перебралась из Кентербери в Дублин. Его отец, мелкий судейский чиновник, умер еще до рождения мальчика, оставив семью в крайне бедственном положении, и в детстве будущий писатель узнал всю тяжесть нищеты и отчаяния.
Воспитанием мальчика занимался его дядя Годвин, с матерью юный Джонатан встречался очень редко. Благодаря помощи дяди Свифту удалось окончить школу и поступить в Тринити-колледж Дублинского университета, из которого он вынес не только первую ученую степень – бакалавра, – но и глубокие сомнения в мудрости современной ему науки.
Тем временем гражданская война пришла и в Ирландию, и Джонатан Свифт отправился в Англию, чтобы стать секретарем знаменитого дипломата Уильяма Темпла. Темпл, сам незаурядный писатель, сумел по достоинству оценить выдающийся литературный талант своего помощника и на протяжении долгих лет оказывал ему помощь и поддержку в житейских делах.
Именно в эти годы Свифт уверенно входит в литературу – сначала как поэт, а затем и как автор блестящих сатирических повестей-притч. Материал для них зачастую давали застольные беседы гостей его высокопоставленного покровителя, среди которых были именитые сановники, аристократы и даже сам король Вильгельм.
В 1692 г. Свифт получил степень магистра в Оксфорде, а спустя два года принял духовный сан и стал приходским священником англиканской церкви в глухом ирландском поселке Килрут. Однако ненадолго – вскоре он вернулся на службу к своему покровителю. Через несколько лет, после смерти Темпла, отсутствие средств заставило Свифта заняться поисками новой должности.
Длились эти поиски так долго, что Свифт успел очень близко познакомиться с нравами, царившими при английском дворе. Лишь в 1700 г. он был назначен служителем собора Святого Патрика в Дублине – и в этом же году опубликовал несколько ярких, ироничных, острых и бескомпромиссных памфлетов. Как и все остальные произведения писателя, они выходили под различными псевдонимами, но в Ирландии не было человека, который бы не знал, кто их автор.
В 1702 г. Свифт получил степень доктора богословия. В это время он часто бывал в Англии, завел знакомства в литературных кругах.
В 1714 г. Свифт стал настоятелем собора Святого Патрика. Эта видная церковная должность не только значительно улучшила его материальное положение, но и дала возможность вести борьбу за политическую независимость Ирландии – прямо с церковной кафедры. И он воспользовался ею для гневных выступлений против несправедливости, царящей в обществе, национального угнетения и религиозного фанатизма протестантов-пуритан.
Обращаясь к своим соотечественникам-ирландцам, Свифт писал: «Всякое управление без согласия управляемых есть самое настоящее рабство… По законам Бога, природы, государства, а также по вашим собственным законам вы можете и должны быть свободными людьми, как ваши братья в Англии».
Памфлет «Письма суконщика», написанный в 1724 г., призывал ирландцев к бойкоту английских товаров и английской монеты и мгновенно разлетелся по всей стране многотысячным тиражом. Британские власти назначили премию тому, кто укажет автора «злонамеренного» памфлета, однако она так и осталась неврученной. Был отдан под суд печатник «Писем суконщика», однако присяжные его оправдали. Премьер-министр предложил английскому наместнику арестовать «подстрекателя», но ответом ему было: «Для этого понадобится целая армия».
С того времени англиканский священник Джонатан Свифт стал в католической Ирландии национальным героем и лидером освободительного движения. Его портретами украшали улицы Дублина, и повсюду, где он появлялся, его встречали восторженными приветственными криками.
При соборе Святого Патрика настоятель учредил фонд помощи жителям Дублина, многие из которых находились на грани разорения из-за грабительской политики английских властей, причем Свифт не делал никаких различий между прихожанами англиканской церкви и католиками.
И одновременно в тиши его кабинета страница за страницей рождались «Путешествия Гулливера»…
В 1726 г. вышли первые два тома романа, а через год – еще два. Необычный сюжет, смелая фантазия автора, удивительно точные и продуманные описания впечатлений героя о странных народах – лилипутах и великанах, лапутянах и гуигнгнмах – буквально заворожили читателей.
Самые простодушные поначалу восприняли книгу как правдивое жизнеописание, более искушенные – как смешную и забавную сказку, и лишь немногие, самые проницательные, сразу догадались, что в фантастических приключениях доктора Лемюэля Гулливера скрыты
Страница 2 из 13
глубочайший смысл и беспощадная сатира на английские нравы, политику и законы. Выдуманные Джонатаном Свифтом слова «лилипут» и «йеху» вскоре вошли во все европейские языки, включая и наш.
Книга, едва появившись на свет, стала пользоваться ошеломляющим успехом, который можно сравнить только с успехом романа Даниэля Дефо «Жизнь и невероятные приключения Робинзона Крузо», опубликованного на семь лет раньше. За несколько месяцев «Путешествия Гулливера» трижды переиздавались. Вскоре почти во всех странах Европы появились переводы этой книги. Появились подражатели, пытавшиеся продолжить рассказ об удивительных путешествиях героя, но имена их ныне забыты, а слава Свифта растет с каждым годом. В наше время «Путешествия Гулливера» входят в сотню самых читаемых книг в мире.
В 1729 г. писателю было присвоено звание почетного гражданина Дублина, в его честь был основан «Клуб Суконщика», который существует и в наши дни.
Из уст в уста передавалась легенда о том, будто бы Свифт – потомок древних ирландских королей, явившийся возродить страну.
Авторитет настоятеля собора Святого Патрика был необычайно велик. Когда однажды перед собором собралась огромная толпа взволнованных горожан, с нетерпением ожидавших предсказанного астрономами затмения Солнца, Свифт, раздраженный невероятным шумом, велел передать зевакам, что настоятель отменяет затмение. После этого толпа угомонилась и в почтительном молчании разошлась.
Последние годы жизни Свифта были омрачены тяжелой болезнью и почти полной потерей способности работать. Он утратил речь, был частично парализован. В 1745 г. прославленный писатель скончался.
На мраморной плите над его могилой в соборе Святого Патрика начертаны слова: «Здесь покоится тело Джонатана Свифта, декана этого собора, и суровое негодование больше не разрывает его сердце».
Часть первая
Лилипутия
Наша семья владела небольшим поместьем в Ноттингемшире; я был третьим из пяти сыновей. Отец отправил меня, четырнадцатилетнего, в колледж Св. Эммануила в Кембридже, и на протяжении двух с половиной лет я усердно грыз гранит науки. Однако моему отцу, имевшему весьма скромное состояние, стало трудно оплачивать обучение, и он забрал меня из колледжа. Было решено продолжить мое образование у мистера Джеймса Бетса, знаменитого лондонского хирурга. Там я и прожил следующие четыре года. Небольшие деньги, которые изредка посылал мне отец, я тратил на изучение навигации и математики – мне очень хотелось в будущем стать путешественником. Медицинское образование я завершил в городе Лейдене, где провел более двух лет; вся моя родня – в особенности отец и дядя Джон – помогали в осуществлении моей мечты: стать судовым врачом и посвятить жизнь дальним морским странствиям.
По возвращении из Лейдена я, по рекомендации моего доброго учителя мистера Бетса, нанялся хирургом на судно «Ласточка», ходившее под командованием капитана Авраама Паннелла. С ним я проплавал три с половиной года, совершив несколько путешествий в Левант и другие страны.
Вернувшись в Англию, я принял решение на время поселиться в Лондоне и поработать практикующим врачом, что одобрил и мистер Бетс, который всячески мне содействовал в этом начинании. Пациентов я принимал в небольшом доме неподалеку от Олд-Джюри, где проживал и сам, дела мои пошли неплохо, и вскоре я женился на мисс Мери Бертон, младшей дочери мистера Эдмунда Бертона, чулочного торговца с Ньюгейт-стрит. Моя невеста была милой и разумной девушкой с приданым в четыреста фунтов стерлингов.
Спустя два года доктор Джеймс Бетс умер; друзей в Лондоне у меня оставалось немного, заработок мой значительно сократился. Совесть не позволяла мне подражать шарлатанству некоторых моих коллег, и я начал подумывать о прекращении медицинской практики. Посоветовавшись с женой и знающими людьми, я решил снова отправиться в море.
Я был хирургом сперва на одном, а потом на другом торговом судне и в продолжение шести лет совершил несколько путешествий в Ост– и Вест-Индию, что несколько поправило мое финансовое положение. Уходя в море, я запасался книгами и все свободное время посвящал чтению; на берегу же изучал нравы, обычаи и языки туземцев, что при моей отличной памяти давалось мне легко. Последнее из этих плаваний было не слишком удачным, и я, утомленный морскою жизнью, решил больше не покидать жену и детей.
Мы перебрались из Олд-Джюри на Феттер-лейн и уже оттуда в Уоппин, поближе к гавани, где я надеялся рано или поздно получить выгодное предложение, но эта надежда оправдалась не скоро. Спустя три года мне наконец повезло – капитан Уильям Причард, хозяин судна «Антилопа», предложил мне место на своем корабле. Четвертого мая 1669 года мы снялись с якоря в Бристоле, и начало нашего плавания в южные широты Тихого океана оказалось в высшей степени удачным.
Однако при переходе от Магелланова пролива к Ост-Индии наше судно было отброшено страшной бурей к северо-западу от Вандименовой Земли. Двенадцать членов экипажа умерли, здоровье остальных было подорвано переутомлением и скверной пищей. Пятого ноября – в Южном полушарии как раз начиналось лето – стоял густой туман, но сильный ветер не утихал, и вахтенный слишком поздно заметил опасность. Корабль швырнуло на скалы, и он мгновенно разбился в щепки.
Шестерым из экипажа, и мне в том числе, удалось спустить шлюпку, чтобы попытатся добраться до берега. Сидя на веслах, мы отчаянно боролись с волнами на протяжении трех миль, пока с севера не налетел шквал, опрокинувший нашу лодку. Я вынырнул и поплыл к видневшейся в отдалении земле, подгоняемый ветром и приливом. Что случилось с моими товарищами, как и с теми, кто тщетно искал убежища на скалах, о которые разбился наш корабль, мне так и осталось неизвестным…
По мере того как приближалась земля, волны становились все меньше, ветер стихал. Наконец мои ноги коснулись дна, но пришлось брести по воде более мили, прежде чем я выбрался на берег. По моим предположениям, это случилось около девяти часов вечера. Превозмогая слабость, я прошел еще около полумили, но так и не увидел никаких признаков жилья. Я очень устал, ноги отказывались мне служить, меня одолевал сон. В конце концов я улегся на короткую шелковистую траву и заснул так крепко, как не спал никогда в жизни.
Когда я проснулся, было уже совсем светло. Однако ни подняться, ни сдвинуться с места я не смог. Я уснул на спине, а теперь оказалось, что руки и ноги словно прикованы к земле, волосы же мои, густые и длинные, как бы приклеились к траве. От подмышек до бедер я был опутан множеством тонких бечевок. Голову повернуть не удавалось, и я мог смотреть только в небо; солнце жгло мое лицо и слепило глаза. Вокруг бурлила какая-то деятельная жизнь, однако положение, в котором я находился, не позволяло понять происхождение странных звуков.
Вскоре я почувствовал, что по моей левой ноге движется что-то живое, осторожно пробирается ко мне на
Страница 3 из 13
грудь и приближается к подбородку. Опустив глаза, я с трудом разглядел человеческое существо ростом не более шести дюймов, в руках которого находился крохотный лук, а за спиной – колчан. И тут же я понял, что вслед за этим существом по моему телу движется множество подобных созданий. От удивления я так громко вскрикнул, что незваные гости в ужасе бросились врассыпную и попадали на землю, однако не прошло и пяти минут, как они снова вернулись. Один человечек отважился совсем близко подобраться к моему лицу, изумленно всплеснул ручонками и что-то громко прокричал остальным. Я не понял ни одного слова.
Представьте, в каком положении я находился все это время – неподвижно распластанный на земле и не имеющий возможности даже пошевелиться. В конце концов мне посчастливилось, сделав огромное усилие, порвать несколько бечевок и выдернуть колышки, к которым была привязана моя левая рука. Только поднеся ладонь к лицу, я понял, на какие хитрости пустились эти существа, чтобы связать меня. Резким рывком, причинившим мне нестерпимую боль, я несколько ослабил веревки, державшие в плену мои волосы, что позволило повернуть и немного приподнять голову. Однако мне не удалось схватить никого из человечков, потому что они мигом пустились наутек. Я услышал их пронзительные вопли и тут же почувствовал, что в мою левую руку впиваются сотни острых, словно швейные иглы, стрел. У меня было такое чувство, будто я попал в осиное гнездо, – несколько стрел вонзились мне в лицо, которое я поспешил прикрыть освободившейся рукой. Как только этот колючий ливень утих, я застонал от боли и бессильного гнева и вновь попытался освободиться, однако последовала новая атака лучников; вдобавок мучители кололи мои бока пиками и копьями. К счастью, их наконечники не могли пробить кожаную куртку, которая была на мне. Решив, что лучше не сопротивляться и спокойно дождаться наступления темноты, я вытянулся на траве. Ночью, подумал я, мне удастся освободиться от пут, а что касается этих маленьких злобных вояк, то уж с ними я как-нибудь справлюсь.
Однако судьба распорядилась иначе. Как только человечки заметили, что я успокоился, они немедленно прекратили обстрел; тем временем шум вокруг меня нарастал, и я догадался, что численность захвативших меня в плен созданий возрастает с каждой минутой. С расстояния четырех ярдов от моего правого уха до меня доносился равномерный стук, продолжавшийся около часа. Повернув голову, насколько это оказалось возможно, я скосил глаза и увидел деревянный помост высотою в полтора фута и ведущую к нему лестницу. Помост был довольно широким, но вскоре я понял, что он строился всего лишь для одного человечка.
По-видимому, меня решила навестить важная персона.
Взобравшись на помост, знатный господин три раза прокричал: «Лангро дегиль сан!» – и веревки, опутывавшие мою голову, были немедленно перерезаны. Я смог внимательно рассмотреть своего гостя. Это была особа мужского пола средних лет, ростом повыше своей свиты; один из сопровождающих, высотою в мой мизинец и по виду паж, держал шлейф вельможи, двое других почтительно замерли по обе стороны. Ко мне обратились с длинной речью, из которой я не понял ни слова, однако звучала она как речь опытного оратора. Человечек долго говорил, угрожающе жестикулируя, пока в его властном голосе не послышались благосклонные нотки; закончил он, как я понял, выражением сожаления и неопределенными обещаниями.
Я дал ему понять, что покорюсь любому его решению, при этом закатил глаза и слегка приподнял руку, как бы призывая небо в свидетели моей искренности и смирения. Меня мучили голод и жажда – в последний раз я ел за несколько часов перед тем, как покинуть корабль. Потому, вопреки этикету, я несколько раз поднес ладонь ко рту, желая показать, что умираю от голода. Гурго (так называют в Лилипутии сановников) отлично понял этот жест. Он важно спустился с помоста и тут же приказал меня накормить.
Сейчас же к моим бокам были приставлены лестницы, по которым ко мне на грудь взобралась сотня человечков с корзинами, полными разнообразной еды, – кушанья были приготовлены и доставлены сюда по приказу монарха, правителя Лилипутии, едва до него дошла весть обо мне. Человечки бодро направились к моему рту. В меню входило жаркое, но из каких именно животных, я не разобрал; все эти лопатки, окорочка и филейные части, отменно приготовленные, по вкусу напоминали баранину. Особенность моего завтрака состояла лишь в том, что любое блюдо по объему не превосходило крылышка жаворонка. Я проглатывал сразу по нескольку порций вместе с тремя хлебами, каждый из которых был не больше ружейной пули. Человечки расторопно прислуживали мне, поражаясь моему аппетиту и огромному росту.
Глядя на то, как стремительно пустеют корзины, слуги поняли, что малым я не удовлетворюсь, и поэтому, когда дело дошло до питья, с помощью веревок подняли самую большую бочку, подкатили к моей руке и ловко вышибли дно. Я одним духом осушил всю бочку, вмещавшую не более полупинты легкого вина, по вкусу напоминавшего наше бургундское. Вторая бочка лишь раззадорила меня, и я попросил добавки, однако, к сожалению, вино закончилось.
Все это время человечки приплясывали на моей груди и вопили: «Гекина дегуль!», показывая знаками, чтобы я ради потехи сбросил обе бочки на землю. Признаюсь, мне с трудом удалось подавить желание схватить первых попавшихся под руку весельчаков и отправить их вслед за пустыми бочками. Но я дал слово вести себя смирно и не хотел новых неприятностей. Кроме того, я считал себя связанным узами гостеприимства с этим маленьким народом, который не пожалел сил и затрат на великолепное угощение.
И следует признать – эти крохотные изобретательные существа были кем угодно, только не трусами. Я должен был казаться им гигантским чудовищем, но они с отчаянным бесстрашием взбирались на меня и разгуливали, оживленно беседуя и не обращая никакого внимания на то, что одна моя рука оставалась свободной и при желании могла бы всех их стереть в порошок.
Как только веселье поутихло, ко мне на грудь в сопровождении многочисленной свиты поднялся посланник короля. Вскарабкавшись наверх, посольство приблизилось к моей голове. Посланник предъявил верительные грамоты, скрепленные королевской печатью, поднеся их к моим глазам, и минут десять что-то энергично говорил, – видимо, здесь любили торжественные речи. В его словах не было ни малейших признаков угрозы, он обращался ко мне с достоинством, то и дело указывая куда-то вдаль; наконец я догадался, что решено доставить меня в столицу королевства, которая, как я узнал позднее, находилась на расстоянии полумили от побережья. Стараясь не задеть сановных лилипутов, я показал жестом, что все еще связан и пора бы меня освободить.
Вероятно, меня поняли, однако важная особа отрицательно покачала головой и, в свою очередь жестикулируя, пояснила, что я останусь пленником, но при этом со мной будут хорошо обращаться, кормить и поить. У меня тут же возникло непреодолимое желание освободиться самостоятельно, но воспоминание о ливне маленьких жгучих стрел, боль от которых я все еще чувствовал, охладило меня, и я покорно опустил веки. Довольные моим смирением, посланник короля и его свита
Страница 4 из 13
любезно раскланялись и удалились под всеобщее ликование и громкие крики. Я остался лежать на траве.
Раны на лице и левой руке смазали каким-то приятно пахнущим снадобьем, которое тут же уняло боль и зуд. Затем были перерезаны путы, но только с левой стороны, и я тут же повернулся на правый бок и справил малую нужду, заставив человечков броситься врассыпную от мощного и шумного, как им казалось, потока. Сытый и довольный, вскоре я крепко уснул. Проспал я – как выяснилось потом – около восьми часов, и в этом не было ничего удивительного, потому что лилипутские медики подмешали сонного зелья в обе бочки с вином.
Дело, по-видимому, обстояло так. Как только меня нашли спящим на берегу после кораблекрушения, в столицу без промедления отправили гонца с донесением королю. Тотчас собрался государственный совет, на котором было принято решение лишить меня возможности передвигаться – что и было исполнено ночью, – затем накормить, усыпить и доставить в столицу. Такое решение на первый взгляд может показаться неразумным и слишком смелым, однако я пришел к убеждению, что в подобном случае ни один европейский государственный деятель не поступил бы столь гуманно. В самом деле: допустим, меня бы попытались убить. И что же? Почувствовав уколы от микроскопических стрел, я бы проснулся и в припадке ярости порвал путы, а затем уничтожил все живое, попавшееся мне на глаза.
Среди этого народа имелись превосходные математики и механики. Как я узнал позже, король лилипутов поощрял и поддерживал развитие наук и всяческих ремесел. В местах, где рос лес, здесь строились большие военные корабли – до девяти футов в длину. Затем корабли поднимали на специальные платформы и перевозили к морю, так что опыт сооружения транспортных средств у лилипутов имелся. Инженерам и пятистам плотникам было велено немедленно приступить к строительству крупнейшей из таких платформ. Я еще продолжал спать, когда готовая платформа уже стояла параллельно моему неподвижному телу, вызывая шумное одобрение окружающих. Она имела двадцать две пары колес и достигала семи футов в длину и четырех в ширину, возвышаясь при этом на три дюйма над землей.
Главная трудность заключалась в том, чтобы поднять меня и уложить на помост. Для этой цели – как мне позже рассказали – были вбиты в землю восемьдесят свай вышиною в фут и приготовлены прочные канаты, которые крепились крючьями к многочисленным повязкам, которыми я был спеленут, как младенец. Девятьсот отборных силачей взялись за дело и начали тянуть канаты с помощью блоков, прикрепленных к сваям. Чтобы переместить мое тело, понадобилось не меньше трех часов. Наконец меня уложили на платформу, крепко привязали, и полтысячи самых рослых лошадей, какие только нашлись в королевских конюшнях, повезли меня в столицу.
Мы находились в пути уже четыре часа, когда я проснулся – этому способствовал забавный случай. Повозка остановилась перед небольшим препятствием; воспользовавшись этим, пара молодых лилипутов из любопытства взобралась на платформу и тихонько прокралась к моему лицу. Один из них, очевидно солдат, сунул мне в ноздрю острие своей пики и принялся щекотать, словно соломинкой. Я оглушительно чихнул и открыл глаза. Храбрецов как ветром сдуло, но я проснулся и мог наблюдать все, что в дальнейшем происходило вокруг.
Когда стемнело, мы расположились передохнуть. Но и тогда меня строго охраняли при свете факелов и не давали возможности даже пошевелиться. На рассвете повозка-платформа со скрипом тронулась в путь и уже к полудню находилась в двухстах ярдах от городских ворот. Король и весь двор вышли нам навстречу, однако его величеству в целях безопасности посоветовали не подниматься на мое обездвиженное тело.
На площади, где остановился наш караван, возвышался огромный древний храм. Несколько лет назад этот храм был осквернен убийством, и с тех пор жители столицы перестали ходить туда на службы. Храм закрыли, вынесли из него все убранство, и он долго стоял пустым. В этом здании и решено было меня поместить.
Широкий вход в бывшее святилище давал мне возможность свободно вползти внутрь, что я и сделал, когда меня освободили от дорожных пут. По обе стороны двери на расстоянии каких-нибудь семи дюймов от земли были расположены два оконца; в одно из них придворные кузнецы пропустили девяносто одну цепочку вроде тех, на которых наши европейские дамы носят свои часики. К моей левой ноге приковали миниатюрные цепи с тридцатью шестью висячими замочками. Напротив моей тюрьмы на расстоянии двадцати футов стояла башня, куда взошел король вместе с придворными, чтобы понаблюдать за мной, – сам же я его не видел. Около ста тысяч лилипутов с той же целью покинули свои дома. Наконец, убедившись, что бежать отсюда я не смогу, меня оставили в покое.
В самом скверном расположении духа я поднялся на ноги и повел плечами, разминая онемевшие мышцы. Тут-то и выяснилось, что прикованные к моей ноге цепочки длиною около двух ярдов позволяют мне не только выходить из храма наружу и прохаживаться, описывая полукруг, но и, вернувшись, без помех укладываться на полу во весь рост.
Пришло время осмотреться, что я и сделал. Окрестности храма представляли собой сплошной пышный сад, а огороженные поля, каждое из которых занимало не более сорока квадратных футов, напоминали цветочные клумбы. Поля чередовались с лесом, где самые высокие деревья, насколько я мог судить, достигали лишь семи футов. Слева лежал город, похожий на пестро раскрашенную театральную декорацию.
Пока я любовался этой необычной картиной, король уже спустился с башни и верхом на лошади направился в мою сторону, едва не поплатившись за подобную смелость. Его отменно выезженный конь при виде меня испугался – вероятно, ему показалось, что на него движется гора. Животное взвилось на дыбы, но король, будучи превосходным наездником, сумел удержаться в седле, пока подбежавшие слуги не схватили коня под узцы и не помогли всаднику сойти. Утвердившись на ногах и сохраняя полное спокойствие, его величество внимательно рассмотрел меня со всех сторон, впрочем не приближаясь. Затем он велел меня накормить и напоить, что тут же было исполнено. Лакеи, бывшие наготове, подкатывали тележки с провизией на расстояние моей вытянутой руки; я быстро опорожнил двадцать тележек с разнообразными кушаньями и десять с винами. Королева, молодые принцы и принцессы вместе с придворными дамами окружили короля, и теперь вся компания наблюдала за мной, затаив дыхание.
О правителе Лилипутии хотелось бы сказать особо, так как позже я с ним неоднократно встречался, а разобравшись в лилипутском наречии, подолгу беседовал, для чего мне приходилось ложиться на бок, а он располагался всего в трех ярдах от моего лица. Когда мы подружились, я даже сажал его величество на ладонь, где король бесстрашно расхаживал, продолжая разговор. Он вполне был достоин своего положения и благополучно правил страной уже более семи лет, окруженный любовью подданных.
Внешность короля была примечательной. Росточком он был повыше своих придворных, с внушительной осанкой, с мужественными и строгими чертами округлого лица. Нос крючковатый, кожа оливковая, нижняя губа слегка оттопырена.
Страница 5 из 13
Осанка его пропорционально сложенного тела была величественной, движения сдержанными и грациозными. Король уже переступил границу цветущей молодости, однако от него веяло отменным здоровьем и силой. Его одежда была скромной, обычного покроя – нечто среднее между азиатским и европейским стилем; королевскую голову украшал легкий золотой шлем, усыпанный драгоценными камнями, а в руке он держал обнаженную шпагу длиною около трех дюймов, на ножнах и эфесе которой сверкали мелкие бриллианты. Голос у его величества оказался пронзительный, чистый и до такой степени внятный, что даже стоя я мог без труда различать произносимые им слова.
В отличие от короля, придворная свита – а в особенности дамы – были настолько пышно разодеты, что, собравшись вместе, походили на волнующуюся ткань, расшитую золотыми и серебряными узорами.
Наконец его величество, приблизившись, начал задавать вопросы, на которые я пытался отвечать, но, увы, из нашего диалога ничего не вышло – мы совершенно не понимали друг друга. Короля сменили, судя по одежде, священник и юридическое лицо – теперь им было поручено вступить со мной в разговор. Я пробовал говорить на всех языках, с которыми был хоть немного знаком, начал с латыни и закончил немецким, французским и голландским, но все это ни к чему не привело.
Спустя два часа разочарованный королевский двор неспешно удалился, и я был оставлен под усиленным караулом; меня охраняли в первую очередь от любопытствующей и возбужденной толпы лилипутов. Кое у кого из них хватило бесстыдства обстрелять меня из лука, как только я устроился на земле у входа; одна стрела едва не угодила мне в глаз. Рассерженный начальник стражи приказал арестовать стрелков и не придумал ничего лучше, чем, связав, отдать их мне для наказания. Солдаты, толкая несчастных перепуганных преступников в спину древками пик, подогнали их к моим ногам. Я наклонился, сгреб шестерых человечков в руку и положил всех, кроме одного, в карман камзола. Последнего я поднес ко рту, в шутку сделав вид, что хочу им закусить. Бедняга отчаянно завизжал, а стража пришла в сильнейшеее беспокойство, увидев в моих руках еще и нож. Я быстро их успокоил – с ласковой улыбкой посмотрев на пленника, я разрезал связывавшие его веревки и осторожно поставил на землю. Он мигом дал деру. Точно так же я поступил и с остальными лилипутами, по очереди вынимая их из кармана. Толпа пришла в восторг; о случившемся тут же доложили королю, и мое милосердие произвело огромное впечатление при дворе.
С наступлением темноты я не без труда вполз в свою конуру и улегся на каменном полу. И пока для меня изготовлялась постель, мне пришлось в течение двух недель коротать ночи подобным образом. Наконец на повозках доставили шестьсот лилипутских матрасов и внесли их в храм; работа началась. Сто пятьдесят штук сшили вместе – так и образовался один огромный матрас, подходящий для меня. Когда были готовы все четыре, их сложили один на другой, и все-таки мое ложе оставалось ненамного мягче каменных плит. Простыни и одеяла изготовили тем же способом, и они оказались вполне сносными для человека, давно привыкшего к лишениям.
Едва весть обо мне разнеслась по королевству, как отовсюду в столицу начали стекаться любопытные. Близлежащие деревни опустели, полевые работы приостановились, хозяйственные дела пришли в упадок. Все это продолжалось бы еще долго, если бы король своими указами не пресек паломничество. Так, он распорядился, чтобы те, кто уже взглянул на меня, без промедления возвращались домой. Все прочие должны были получать особое платное разрешение в канцелярии, что значительно пополнило королевскую казну.
Между тем сам король все чаще собирал совет, на котором обсуждалась моя судьба. Позднее я узнал от одной знатной особы, посвященной в государственные тайны, что двор находился в большом затруднении и мнения разделились. Одни опасались моего бегства и утверждали, что мое содержание окажется тяжким бременем для страны. Другие намеревались уморить меня голодной смертью или советовали поскорее отправить на тот свет с помощью отравленных стрел. Противники подобного решения возражали, упирая на то, что разложение такого громадного покойника может вызвать чуму, с которой лилипутам не совладать. Именно в разгар этого спора и явились несколько офицеров из приставленной ко мне охраны, чтобы сообщить о моем благодушном нраве и гуманном поступке по отношению к шестерым слабоумным, которые в меня стреляли.
Король Лилипутии при поддержке всего государственного совета немедленно подписал указ, который обязывал жителей деревень, находившихся в радиусе девятиста ярдов от столицы, каждое утро доставлять на королевскую кухню шесть быков, сорок баранов и другую провизию для моего стола, не забывая о хлебе, вине и чистой воде для питья. Все это оплачивалось из средств его величества. Замечу, что король Лилипутии жил на доходы от своих владений, лишь в редких случаях обращаясь за финансовой помощью к подданным, которые охотно откликались на его просьбы.
Был назначен штат прислуги в шестьсот человек. Для них поставили удобные палатки по обе стороны от входа в мое жилище, платили жалованье и кормили. Далее последовал указ его величества о том, чтобы три сотни портных сшили для меня костюм местного фасона, а полдюжины знаменитых профессоров занялись моим обучением языку лилипутов. И наконец, решено было как можно чаще тренировать лошадей из королевской конюшни и конюшен королевской гвардии прямо на площади перед храмом, где я обитал, чтобы животные больше не пугались моей громадной фигуры.
Все указы его величества были надлежащим образом исполнены.
Спустя три недели я уже начал делать успехи в освоении лилипутского языка. В течение этого времени король часто навещал меня; особенно ему нравилось присутствовать на уроках – он вслушивался в мой голос и одобрительно кивал головой. Вскоре я попробовал беседовать с его величеством, и первыми словами, которые я выучил, была просьба даровать мне свободу. Стоя на коленях, каждую нашу встречу я начинал с этой фразы – в качестве приветствия.
Король, однако, отвечал уклончиво. Насколько я смог понять, вопрос о моем освобождении он считал делом времени – один он не мог принять столь ответственное решение без согласия государственного совета. Прежде всего я должен поклясться хранить мир с самим королем и всеми его подданными. Звучала эта тарабарщина приблизительно так: «Люмоз кельмин пессо деемарлон эмпозо!» Тем не менее, продолжал король, ко мне и без того будут относиться благосклонно, а терпением и примерным поведением я сумею заслужить уважение его страны.
В один из своих визитов его величество, немного сконфузившись, заявил, что меня необходимо обыскать, поскольку крупные предметы, имеющиеся при мне, могут представлять опасность. «Мы не хотим вас оскорбить, – добавил он, – но таковы наши правила». Я с улыбкой ответил, что могу сейчас же раздеться и вывернуть все карманы, но король пояснил, что, согласно закону, обыск должны произвести два специальных чиновника и на то необходимо мое согласие. Зная мое благородство и великодушие, он спокойно передает чиновников в мои руки; все, что будет изъято, мне возвратят в тот же
Страница 6 из 13
миг, как я покину Лилипутию, или же будет куплено по назначенной мною цене. Я кивнул; его величество хлопнул в ладоши, и ко мне приблизились два строгих лилипута.
Наклонившись, я бережно поднял обоих служителей правосудия и отправил их для начала в карманы куртки. Затем, когда они закончили осмотр, переложил в остальные, кроме двух потайных карманчиков на жилете и еще одного. Там были вещи никому, кроме меня, здесь не нужные: серебряные часы, кошелек и прочая мелочь. После обыска суровые джентльмены велели мне спустить их на землю и составили подробную опись всего обнаруженного в моих карманах, которую и представили королю. Со временем я перевел этот документ на английский:
«В правом кармане куртки Человека Горы после самого тщательного осмотра мы обнаружили лишь огромный кусок грубого холста, по размеру равный ковру в парадном зале дворца Вашего Величества. В левом кармане находился тяжелый серебряный сундук с крышкой из того же металла, которую мы не смогли даже приподнять. По нашему требованию сундук был открыт; один из нас залез в него, погрузившись в пыль неизвестного происхождения, вызвавшую сильнейшее чихание.
В правом кармане жилета находилась связка тонких листов белой бумаги, покрытых черными знаками. Предполагаем, что это – не что иное, как письмена, каждая буква которых по высоте равняется нашей ладони. Левый жилетный карман содержал особый предмет с двадцатью длинными жердями по краю, очень напоминающий ограду перед дворцом Вашего Величества. По красноречивым жестам Человека Горы мы поняли, что этим предметом он расчесывает свои длинные волосы.
В большом кармане штанов мы обнаружили огромный деревянный футляр, в котором был спрятан загадочный инструмент, содержащий острое лезвие опасного вида. Подобный футляр, где находился предмет из черного дерева величиною с колонну, куда вставлена стальная пластина, мы нашли в левом кармане. Полагая, что обе эти находки подозрительны, мы обратились к Человеку Горе за разъяснениями. Великан достал предметы из футляров и пояснил нам, что одним в его стране бреют бороду и усы, а другим – режут мясо за обедом.
Два полых железных столба неправильной формы, обнаруженных за поясом Человека Горы, мы также решили причислить к разряду невиданных доселе предметов.
В небольшом правом кармане штанов находилось много гладких дисков из белого, красного и желтого металла различной величины; они так тяжелы, что их едва удается поднять. И если те из них, что сделаны из желтого металла, действительно золотые, как утверждает Человек Гора, они должны представлять огромную ценность.
Кроме того, мы обнаружили еще и такие карманы, куда не смогли проникнуть. Из одного спускалась серебряная цепь, прикрепленная к тому, что лежало внутри. Мы потребовали показать нам этот предмет. Человек Гора подчинился, вынул диковинную машину и поднес ее к нашим ушам – послышался непрерывный шум и стук, сродни шуму колеса водяной мельницы. Внешне загадочный предмет оказался похож на приплюснутый шар; нижняя часть его сделана из белого металла, а верхняя – из прозрачного твердого вещества, сквозь которое виднеются некие знаки. Мы склоняемся к мысли, что внутри шара находится почитаемое Человеком Горой божество, так как он утверждает, что всегда советуется с обитателем шара, указывающим время на протяжении всей его жизни.
Тщательно осмотрев все карманы, мы перешли к дальнейшему обыску и исследовали кожаный пояс на талии Человека Горы. К поясу с одной стороны прикреплена сабля длиною в пять раз более человеческого роста, а с другой – сумка из двух отделений, в каждом из которых может поместиться трое подданных Вашего Величества. Там находилось множество шаров из чрезвычайно тяжелого металла: каждый шар величиной почти с нашу голову; кроме того, были обнаружены черные зерна, довольно мелкие и легкие. На ладони их помещается до пятидесяти штук.
Такова точная и подробная опись всего, что найдено нами при досмотре Человека Горы. Пока шел обыск, он держал себя вежливо и с должным почтением, каковое подобает оказывать доверенным лицам Вашего Величества.
Скреплено подписью и приложением печати в четвертый день восемьдесят девятой луны благополучного царствования короля Лилипутии.
Клефрин Фрелок
Марси Фрелок».
Ознакомившись с этим документом, король обратился ко мне с просьбой предъявить некоторые предметы, упомянутые в нем. Сначала его заинтересовала сабля. Меня окружили три тысячи гвардейцев с луками наизготовку, а его величество велел мне обнажить оружие, которое, как я знал, местами заржавело от морской воды. Однако, когда я вынул саблю из ножен и продемонстрировал королю, лезвие ярко сверкнуло на солнце. Гвардейцы попятились и испустили дружный вопль, но король и бровью не повел, приказал мне вложить саблю в ножны и бросить на землю в шести футах от моей цепи. Затем он попросил показать то, что было обозначено как «два полых железных столба неправильной формы». Я достал из-за пояса один из пистолетов (а это и была именно пара моих пистолетов) и, как мог, объяснил его устройство и назначение. Потом я зарядил пистолет холостым зарядом – благодаря плотно закупоренному патронташу порох остался сухим – и, предупредив его величество, выстрелил в воздух. На этот раз сотни его вояк рухнули, словно пораженные громом, а сам король лилипутов, хотя и устоял на ногах, но долго не мог прийти в себя. Я отдал ему пистолеты, патронташ с пулями и порохом, однако попросил держать порох как можно дальше от огня, так как при малейшей искре он может вспыхнуть и королевский дворец взлетит на воздух.
Мне пришлось расстаться и с любимыми часами, которые король рассматривал с нескрываемым любопытством. Он был поражен ходом часового механизма и движением минутной стрелки. Его величество пожелал выслушать мнение своих ученых, однако те так и не смогли дать вразумительных объяснений. Тогда король распорядился, чтобы пара самых дюжих гвардейцев унесла драгоценный предмет. Надев часы на шест и вскинув его на плечи, они тотчас отправились во дворец.
Я показал, доставая из карманов по очереди, серебряные и медные деньги, кошелек с десятью золотыми, нож, бритву, гребень, серебряную табакерку, платок и записную книжку. Моя сабля, пистолеты и пантронташ были отправлены на повозках в арсенал его величества. Остальное было возвращено мне.
Потайной карманчик я никому не показал – там у меня лежали очки, я пользовался ими при чтении. Подзорную трубу и кое-что еще я также скрыл. Для короля это не имело особого значения; кроме того, я опасался, что нужные мне вещицы затеряются или их испортят слишком любознательные лилипуты.
Моя кротость и примерное поведение вызвали такую симпатию у короля, двора, всего народа и даже армии, что во мне затеплилась надежда на скорое освобождение из почетного плена. Я грезил свободой и старался заслужить еще большее доверие к себе. Меня уже не боялись; я довольно сносно понимал лилипутский язык и говорил на нем. Иногда, лежа на земле, я позволял веселым человечкам плясать на моей руке, а дети часто играли в прятки в моих волосах.
Однажды королю захотелось развлечь меня красочными ярмарочными празднествами. На мой взгляд, акробаты в
Страница 7 из 13
этой стране своей ловкостью и мастерством превосходят всех остальных циркачей в мире, но больше всего меня заинтересовали канатоходцы. Вообразите себе тонкую белую нить в два фута длиной, натянутую на высоте двенадцати дюймов от земли, и пляшущих на ней человечков. В таких представлениях участвуют только те лилипуты, которые являются кандидатами на государственные должности или ищут благосклонности королевского двора. Они обучаются этому искусству с юных лет и упорно совершенствуются, отказывая себе в личной жизни. И когда открывается вакансия на высокую должность, несколько соискателей подают на имя короля прошение – позволить им дать представление в присутствии его величества и всего двора. Кандидаты танцуют на канате, и тот, кто прыгнет выше остальных и при этом не упадет на землю, занимает желаемую должность. Иногда первые министры вынуждены подтверждать свое искусство, чтобы убедить короля в том, что они не утратили своего таланта. Так, Флимнап, государственный казначей, был известен своей прыгучестью: он совершил пируэт на канате, повторить который не удалось ни одному другому сановнику во всем королевстве. Я наблюдал его опасные прыжки, когда он тренировался. Рельдресель, государственный секретарь и глава министерства иностранных дел, мой приятель, – если, конечно, наши с ним отношения можно назвать приятельскими, – занимал второе место после государственного казначея. Остальные сановники также находились на высоком уровне в искусстве хождения над пропастью.
Такие представления нередко сопровождаются роковыми происшествиями и несчастьями. Я сам видел нескольких изувеченных кандидатов-неудачников. Но особая опасность подстерегает министров и государственных чиновников, демонстрирующих свою ловкость королю. Так, еще до моего прибытия сэр Флимнап едва не сломал себе шею, но его спасла случайно лежавшая под канатом одна из королевских подушечек.
Ежедневно в моем присутствии конюхи гвардейских и королевских конюшен объезжали на площади лошадей. Вскоре кони без страха уже подходили так близко ко мне, что однажды, когда я опустил руку на землю, некоторые всадники умудрились въехать на нее. Однако больше всех отличился королевский егерь, который с легкостью перепрыгнул на своей лошади через мою обутую в башмак ногу – будто брал барьер. Это был поистине поразительный прыжок.
Как-то мне пришло в голову необычное развлечение для короля. Я попросил доставить дюжину палок длиною в два фута и толщиною в обычную трость, и через день моя просьба была выполнена королевским лесничим. Я взял большую часть палок и крепко вбил их в землю в виде четырехугольника, а сверху туго натянул свой носовой платок. Из остального материала я сделал нечто вроде барьера. Закончив работу, я предложил королю выделить двадцать четыре лучших кавалериста для упражнений на этом плацу. Затем, подняв поочередно каждого всадника в полном вооружении вместе с лошадью, я поставил их на платок. Построившись, кавалеристы разделились на два отряда, и военные действия начались. Король пришел в такой восторг, что еще не раз просил меня повторить эти маневры, и однажды сам пожелал подняться на плац, чтобы командовать войсками. Королеве эти забавы были не по душе, однако и она изредка наблюдала блестящее представление, сидя в носилках на расстоянии двух ярдов от площадки. К счастью, маневры окончились благополучно; лишь одна горячая лошадь пробила дыру в платке и, оступившись, упала, подмяв седока. Я тут же пришел ему на помощь. Упавшая лошадь вывихнула левую переднюю ногу, но всадник не пострадал.
Незадолго до моего освобождения, в то время как я, скучая, развлекал себя и королевский двор всякими фокусами, к его величеству прибыл гонец с известием, что около того места на берегу, где я был пленен, найден неподвижно лежащий громадный черный предмет странной формы. Предмет имеет круглое основание, по площади равен покоям его величества, крыша предмета плоская, а внутри – пустота. Я тотчас догадался, что речь идет о моей потерянной шляпе, и упросил короля доставить ее в столицу. Он любезно дал согласие, однако, когда шляпа попала ко мне в руки, ее состояние оказалось крайне плачевным. Лилипуты волокли ее от самого берега до города при помощи крючьев и веревок и проделали в полях многочисленные дыры.
Спустя пару дней после этих событий его величеству пришла в голову еще одна странная забава. Был отдан приказ о приведении в полную готовность конных и пехотных полков, стоявших в столице и ее окрестностях. Король попросил меня замереть на площади, широко расставив ноги. Затем войска сомкнули ряды и торжественным маршем прошли подо мной – пехота по двадцать четыре человека в ряд, а кавалерия по шестнадцать, – с барабанным боем, развернутыми знаменами и пиками наперевес. Было приказано, чтобы во время парада, под страхом самого сурового наказания, войска сохраняли почтение по отношению ко мне. Однако сам я с ужасом думал о плачевном состоянии своих старых панталон, – и действительно, проходя между моими ногами, некоторые офицеры украдкой поднимали вверх глаза и отпускали непристойные шуточки…
Я подал в королевскую канцелярию столько прошений и докладных о моем освобождении, что в конце концов король вынес этот вопрос на обсуждение кабинета министров, а затем и государственного совета. Никто не выразил протеста, кроме Скайреша Болголама, который без всякой причины воспылал ко мне ненавистью. Но, несмотря на все его усилия, дело было решено и утверждено королем в мою пользу. Болголам занимал пост гальбета, – другими словами, адмирала королевского флота, пользовался доверием его величества и был человеком хоть и сведущим в своем деле, но грубым и со странностями. Нехотя согласившись на мое освобождение, он добился, чтобы ему было поручено предъявить условия, на которых я наконец-то обрету свободу. Бумагу адмирал доставил мне лично в сопровождении двух секретарей и нескольких знатных особ. Когда указ короля был оглашен, с меня взяли присягу, что я не нарушу ни единого пункта. Вначале я присягнул по обычаям своей страны, а затем должен был повторить клятву по лилипутским правилам.
Выглядело это так. Я должен был держать правую ногу в левой руке, положа в то же время средний палец правой руки на темя головы, а большой – на правое ухо. Получилось это у меня с третьей попытки. Исторический документ мне оставили на память, и я его перевел:
«Его Высочайшее Величество Гольбасто Мамарен Эвлем Гердайло Шефин Молли Олли Гу, могущественный король Лилипутии, отрада и ужас Вселенной, чьи владения, занимая пять тысяч блестрегов (около двенадцати миль в окружности), распространяются до крайних пределов земного шара; король королей, величайший из сынов человеческих, властитель, что своей стопой попирает центр земли, а головой касается солнца; король, чей взгляд вызывает дрожь в коленях земных царей, – предлагает недавно прибывшему в наши небесные владения Куинбусу Флестрину, или Человеку Горе, следующие условия, которые тот обязуется неуклонно выполнять.
1. Человек Гора не имеет права оставить Лилипутию без нашей разрешительной грамоты с приложением большой государственной печати.
2. Также он не имеет права входить в
Страница 8 из 13
столицу без нашего особого распоряжения. В этом случае жители должны быть предупреждены за два часа, чтобы иметь время и возможность укрыться в своих домах.
3. Человек Гора обязан ограничивать свои прогулки только большими дорогами и не должен гулять или ложиться отдыхать на лугах и хлебных полях.
4. Во время прогулок Человеку Горе необходимо заботиться о том, чтобы не наступить на кого-нибудь из наших любезных подданных, на их лошадей и повозки; он не должен брать в руки никого из обывателей без их на то согласия.
5. Если потребуется быстрое отправление куда-либо курьера, то Человек Гора берет на себя обязанность раз в луну относить в своем кармане курьера вместе с лошадью на расстояние шести дней пути, а в случае надобности доставлять его целым и невредимым обратно к Нашему Величеству.
6. Человек Гора обязан стать нашим союзником в борьбе против враждебного острова Блефуску и приложить все усилия для уничтожения неприятельского флота, который в настоящее время готовится к войне с нашим королевством.
7. Человек Гора в часы досуга должен принимать участие в общественных работах, поднимая громадные камни при сооружении стены, окружающей главный парк столицы, а также при постройке других королевских зданий.
8. В течение двух лун Человеку Горе предлагается составить точное описание границ нашего королевства, для чего ему разрешается обойти все побережье и измерить протяженность границы, сосчитав число пройденных шагов.
9. Человек Гора торжественно присягает в точности исполнять вышеперечисленные условия его освобождения из-под стражи. Мы же в свою очередь назначаем ему ежедневное содержание, равное содержанию 1728 наших подданных. Кроме того, он будет пользоваться свободным доступом к нашей августейшей особе и нашим благоволением.
Подписано в Бельфабораке, королевском дворце, в двенадцатый день девяносто первой луны нашего царствования».
Я с большим удовольствием дал присягу и расписался под этим примечательным документом, хотя некоторые из его пунктов меня озадачили. Совершенно очевидно, что к его составлению приложил руку адмирал Болголам, затаивший на меня злобу.
Мои цепи тут же были сняты, и я оказался на свободе. Король лично присутствовал при этой церемонии. В знак благодарности я распластался у ног его величества, но он велел мне подняться, произнес несколько милостивых слов и выразил надежду, что я стану его верным слугой и буду достоин тех милостей, которые он уже оказал мне и надеется оказать в будущем.
Обретя свободу, я прежде всего попросил разрешения осмотреть Мильдендо, столицу Лилипутии. Король охотно согласился, но велел строго соблюдать осторожность по отношению к горожанам и их жилищам. Столичное население тут же оповестили.
Вся столица была огорожена стеною высотой в два с половиною фута и толщиной не менее одиннадцати дюймов. Лилипуты могли совершенно свободно проехать по ней в карете, запряженной парой лошадей. По углам стены на расстоянии десяти футов одна от другой высились крепкие башни. Перешагнув через главные Западные ворота, я снял сюртук, чтобы не задеть полами крыши и карнизы домов, и осторожно прошел по двум центральным улицам. Несмотря на строгий приказ укрыться в домах и не покидать их до конца моей прогулки, беспечные жители столицы сновали у меня под ногами. Я с большой осторожностью продвигался вперед, стараясь никого не раздавить. В открытых окнах верхних этажей, на балкончиках и крышах замерли любопытные; у меня сложилось впечатление, что город слишком плотно населен.
Столица Лилипутии на плане походила на правильный четырехугольник, каждая сторона которого равна пятистам футам; две главные улицы шириною в пять футов каждая пересекались под прямым углом и разделяли город на четыре части. Небольшие боковые улочки и переулки, в которые я не мог пробраться, по ширине составляли от двенадцати до восемнадцати дюймов. Город мог вместить до пятисот тысяч человек; дома в основном были трех– и пятиэтажные, а лавки и рынки полны всевозможных товаров.
Королевский дворец находился в центре столицы и был расположен на перекрестке главных улиц. Его окружала стена в два фута высотой, отстоявшая от тыльной части дворца и служебных построек на двадцать футов, а со стороны площади, куда выходил фасад, – на восемь футов. Я получил разрешение его величества перешагнуть через стену и благодаря свободному пространству позади зданий мог осмотреть их со всех сторон.
Королевские покои находились в глубине обширного квадратного внутреннего двора, и чтобы попасть туда, – а мне очень хотелось их осмотреть, – нужно было пройти через главные ворота вышиною всего лишь в восемнадцать дюймов и семь дюймов в ширину. Я мог бы их перешагнуть, но боялся разрушить каменные постройки, хоть и прочные, однако стоящие слишком тесно. Король очень хотел показать мне свой великолепный дворец, но лишь спустя три дня мне удалось выполнить его желание.
В королевском загородном парке я срезал ножом несколько самых крупных деревьев и смастерил из них два табурета высотой около трех футов, которые могли бы выдержать мой вес. Подойдя к резиденции короля со стороны площади, я встал на один табурет, поднял другой над крышами построек и осторожно поставил на свободное место. Затем перешагнул через здания с одной табуретки на другую. Теперь, присев на корточки, я мог внимательно рассмотреть внутреннее убранство дворца, а также всех его обитателей.
Мне удалось увидеть всю королевскую семью и даже поцеловать ручку королевы, грациозно и милостиво протянутую мне из окна.
Полюбовавшись красотами дворца, я с помощью тех же табуретов благополучно выбрался на площадь и вернулся к себе.
Однажды утром, примерно через пару недель после моего освобождения, ко мне явился Рельдресель в сопровождении слуги. Велев кучеру ждать, государственный секретарь попросил выслушать его и предпочел во время нашего разговора оставаться на моей ладони. Я охотно согласился из уважения к его личным достоинствам и в благодарность за хлопоты о моей судьбе перед королем. Мне было хорошо известно, что ни одно важное дело в королевстве не проходило без его ведома.
Прежде всего Рельдресель поздравил меня с освобождением, добавив, что своей свободой я обязан особому стечению обстоятельств в государственных делах.
«Каким бы блестящим ни казалось чужеземцу наше положение, – продолжал мой гость, – мы страдаем от двух страшных зол: от внутренних раздоров и от угрозы нападения коварного и сильного противника. Первое связано с тем, что около семидесяти лун тому назад в королевстве возникли две враждующие партии. Партия тремексенов объединила сторонников высоких каблуков, слемексены же объявили себя приверженцами низких. Возможно, вы, друг мой, заметили, – спросил государственный секретарь с легкой усмешкой, – что подданные его величества обуты в башмаки, имеющие каблуки разной высоты?»
Я кивнул.
«Тремексены утверждают, – продолжал он, – что обязательное ношение высоких каблуков было навечно закреплено нашей первой Конституцией. Однако нынешний король – сторонник низких каблуков, и он постановил особым указом, чтобы все служащие правительственных и придворных
Страница 9 из 13
учреждений носили исключительно низкие каблуки. И это вы тоже заметили, как и то, что у его величества каблуки на башмаках на один дрерр, или четырнадцатую часть дюйма, ниже, чем у придворных. Вражда между обеими партиями доходит до того, что члены одной не могут находиться за общим обеденным столом с членами другой. Тремексены многочисленны, однако не имеют в руках власти. В то же время у нас появилось подозрение, что наследник престола симпатизирует этой партии, – нетрудно заметить, что один его каблук выше другого, вследствие чего его высочество прихрамывает… И вот на фоне этих внутренних раздоров близится беда извне – со стороны соседнего острова Блефуску…»
Рельдресель сделал паузу и внимательно посмотрел на меня.
«Вот вы утверждаете, – вздохнул он, – что на свете существуют другие королевства и государства, где живут такие же великаны, как вы. Однако наши ученые сомневаются в этом и склонны придерживаться гипотезы, что вы, мой уважаемый друг, скорее всего, свалились с неба. Кроме того, имеются летописи и исторические документы, в которых за период в шесть тысяч лун не упоминается ни одно государство, кроме великого королевства Лилипутии и империи Блефуску… Мы соседствуем с этим островным государством, однако в течение уже тридцати шести лун нам приходится вести с ним ожесточенную войну. Поводом для нее послужило следующее событие. Всем известно, что с незапамятных времен яйца всмятку полагается разбивать с тупого конца. Случилось так, что дедушка его величества, еще будучи ребенком, за завтраком порезался острым осколком скорлупы, разбив яйцо, которое ему подали. Его батюшка, прадед нашего короля, издал указ, предписывающий всем лилипутам разбивать яйца исключительно с острого конца… И что бы вы думали? Этот указ вызвал такое возмущение среди населения, что началась смута, которая переросла в настоящую революцию. Летописи упоминают о шести восстаниях, во время которых пострадали даже королевские особы. Около одиннадцати тысяч фанатиков были приговорены к смертной казни за отказ разбивать яйцо с острого конца.
Правители Блефуску упорно поддерживали и поощряли народные волнения, укрывая бунтовщиков в своих владениях. Там печатались прокламации и даже брошюры. В Лилипутии движение тупоконечников было давным-давно запрещено, его сторонники лишились права занимать государственные должности, а их книги преданы огню… Все еще больше осложнилось, когда с острова Блефуску в нашу сторону прозвучали обвинения в ереси и расколе. Мы, по утверждению их теологов, исказили основной догмат нашего великого общего пророка Люстрога. В пятьдесят четвертой главе духовной «Книги Алкорана» сказано: «Все истинно верующие да разбивают яйца с того конца, с какого удобнее». А какой конец – тупой или острый – считать удобным? Как по мне, так это личное дело каждого верующего. В общем, началась полемика, сопровождаемая теперь уже религиозными волнениями, были написаны и отпечатаны сотни томов, посвященных этому вопросу, однако все оказалось без толку и отношения между нашими странами окончательно испортились. А изгнанники-тупоконечники нашли убежище в империи Блефуску и приобрели огромное влияние на тамошних правителей.
И вот эта ужасная война тянется уже тридцать шесть лун, и ни одна из враждующих сторон не добилась решающей победы. За это время мы потеряли сорок линейных кораблей и огромное число мелких судов, пятьдесят тысяч моряков и солдат погибли. Думаю, что потери противника не меньше, если не больше. Однако, по донесениям тайных агентов, неприятель снаряжает новый флот, чтобы высадить десант на побережье нашего королевства. Его величество, король Лилипутии, полагаясь на вашу силу и храбрость, повелел мне обрисовать вам истинное положение дел…»
Я поблагодарил госсекретаря за оказанное доверие и просил передать его величеству мое глубочайшее почтение.
«Доведите до сведения короля, – сказал я своему гостю, – что хотя мне как иностранному подданному не следовало бы вмешиваться во внутренние дела чужого государства, однако я в долгу у его величества за спасение и дарованную мне свободу. Я готов не щадя жизни защищать его особу и всех лилипутов от любого врага, грозящего вторжением в пределы королевства!»
Королевство Лилипутия занимает часть побережья континента, а империя Блефуску – остров, расположенный на северо-востоке от него; пролив шириной в восемьсот ярдов разделяет обе державы. Я еще ни разу не бывал в той части берега, откуда виден остров, а узнав о предполагаемом вторжении, и в дальнейшем старался не появляться там, опасаясь, что меня заметят с кораблей противника. Вряд ли в Блефуску могли знать о моем пребывании в Лилипутии – ведь во время войны всякие отношения между соседями были запрещены под страхом смертной казни, вдобавок король наложил запрет на выход судов из портов своей страны.
Наконец разведка донесла, что флот противника стоит наготове в одной из гаваней в проливе в ожидании попутного ветра. При встрече я изложил его величеству план захвата всех неприятельских кораблей и получил согласие на выполнение задуманного.
Прежде всего я расспросил у опытных моряков о глубине пролива и узнал, что даже во время прилива глубина его в средней части равна семидесяти глюмглеффам, – то есть примерно шести европейским футам. Во всех остальных местах она не превышает пятидесяти глюмглеффов. Отправившись на северо-восточное побережье, я укрылся за песчаным пригорком и, глядя в свою подзорную трубу, насчитал до пятидесяти военных кораблей блефускуанцев.
Дома я сразу же занялся подготовкой к операции. Сначала я распорядился доставить мне полторы сотни самых прочных и длинных канатов и большое количество железных брусьев. Задание было исполнено быстро. Канаты оказались толщиной не больше обычной бечевы, а брусья – с вязальную спицу. Чтобы изготовить то, что мне требовалось, я свил канаты по три, а железные брусья скрутил и согнул в виде крючков. Каждый из этих пятидесяти крючков я прикрепил к концам тросов.
Затем я снова отправился к тому месту, откуда наблюдал за флотом противника.
Сняв с себя платье, башмаки и чулки, в одной кожаной куртке я вошел в воду за полчаса до начала прилива. Сперва я шел вброд, а затем немного проплыл, пока вновь не почувствовал под ногами дно. Мне пришлось поторопиться, и уже через двадцать минут я оказался в гавани, где стоял неприятельский флот. Мое неожиданное появление вызвало панику среди блефускуанцев; заметив меня, они пришли в такой ужас, что начали бросаться с кораблей в море. Тогда я вынул приготовленные веревки и связал их в узел, зацепив крючки за нос каждого корабля. Пока я этим занимался, в мое лицо и руки вонзились тысячи стрел. Тут-то мне и пригодились очки, которые я утаил при обыске. Стрелы причиняли боль и мешали работать, но глаза были защищены. Теперь оставалось подрезать якорные канаты, удерживавшие корабли, – и наконец, взявшись за узел, соединявший все тросы, я без помех потащил за собой полсотни вражеских военных кораблей.
Неприятель был в полной растерянности. Блефускуанцы думали, что я намерен просто уничтожить весь флот или пустить корабли по течению, – но увидев, что я перерезаю
Страница 10 из 13
якорные канаты, они пришли в отчаяние. Не обращая внимания на крики и горестные вопли, я выбрался из-под обстрела, волоча корабли за собой. И лишь оказавшись в полной безопасности, я остановился, чтобы извлечь из лица и рук проклятые колючки, снять очки и часок передохнуть, пока вода немного спадет. Затем, невредимый, я благополучно прибыл со своими трофеями в главный порт Лилипутии.
Его величество и весь двор находились в ожидании на берегу; на середине пролива вода доходила мне до шеи, и с берега был виден только полумесяц приближающихся кораблей. Король решил было, что я утонул, а неприятельский флот приближается с самыми серьезными намерениями, но вскоре его величество понял: тревога напрасна. Я вышел из воды, потрясая канатами, к которым были привязаны корабли, и громко воскликнул: «Да здравствует король Лилипутии!» Как только я приблизился к его величеству, я удостоился высочайшей похвалы и титула нардака – самого почетного в королевстве.
Увы! Честолюбие сильных мира сего не имеет границ. Король тут же пожелал, чтобы я нашел способ полностью обезоружить противника. Ему не терпелось обратить империю Блефуску в провинцию Лилипутии, истребить под корень всех тупоконечников и принудить блефускуанцев разбивать яйца с острого конца. То есть окончательно стать владыкой вселенной. Однако я всячески избегал разговоров на эту тему, а когда его величество все же потребовал от меня ответа, прямо и решительно заявил, что никогда не стану орудием завоевателя.
Этого король Лилипутии мне не простил.
То, что я впал в немилость, поняли и члены государственного совета. Кое-кто из них был на моей стороне, однако они оказались в меньшинстве; тайных недоброжелателей у меня стало намного больше. Такова благодарность владык, и не прошло двух месяцев, как его величество и преданные ему министры развязали против меня настоящую войну.
Но возвратимся к мирным временам. Спустя пару недель после моего подвига из Блефуску прибыло посольство императора. Торжественный кортеж, состоявший из шести парламентеров и свиты в пятьсот персон, вполне соответствовал важности события. Я принимал участие в переговорах и, благодаря своему действительному или кажущемуся влиянию при дворе, оказал немало услуг посольству. По окончании официальной части визита блефускуанцы посетили меня. Не переставая восхищаться моей смекалкой и храбростью, послы передали мне приглашение императора Блефуску посетить его остров. Затем гости попросили показать несколько примеров моей удивительной силы, о которой ходят легенды. Я охотно доставил послам это удовольствие, проделав несколько незатейливых фокусов. Они пришли в великое изумление, и мы расстались, довольные друг другом. Напоследок я пообещал непременно посетить их остров.
При первой же встрече с королем Лилипутии я попросил у него позволения побывать в империи Блефуску. Его величество дал согласие, но при этом держался весьма холодно. Мне и в голову не приходило, что меня уже успели оклеветать Флимнап и Болголам, донеся королю, что я пренебрежительно отзывался о нем в частной беседе с блефускуанцами. Однако моя совесть была чиста, поэтому я простодушно поблагодарил короля за милость, хотя и стал все чаще задумываться о нравах, царящих на вершинах власти.
Следует заметить, что послы Блефуску беседовали со мной через переводчика, тогда как официальные переговоры велись на лилипутском языке – этого потребовал король, пользуясь правом победителя. Язык блефускуанцев отличается от лилипутского не больше, чем два родственных европейских языка, и благодаря географической близости обоих государств и тесным торговым связям в прошлом языковых преград между соседями не существует. Обычай посылать молодых людей посмотреть мир, познакомиться с историей и жизнью другого народа привел к тому, что редко можно было встретить образованного человека, моряка или купца из приморского города, который не владел бы обоими наречиями. В этом я убедился, когда отправился на остров Блефуску засвидетельствовать почтение императору.
Этот визит впоследствии сослужил мне неоценимую службу – в ту пору, когда злобные мои недоброжелатели возвели против меня ложные обвинения. К тому же теперь я носил самый почетный титул в Лилипутии, что давало мне право не соблюдать некоторые особенно унизительные пункты договора, подарившего мне свободу. Договор мне не нравился, а король после победы над блефускуанцами о нем и не вспоминал.
Это-то и приводило моих недоброжелателей в ярость.
У меня нет желания повторять здесь клевету, которая, как тень, ползла за мной по пятам. В конце концов враги и завистники настроили против меня короля и даже королеву.
Гораздо приятнее просто рассказать читателю о Лилипутии, тем более что я надеюсь когда-нибудь посвятить этому удивительному королевству отдельное исследование.
Средний рост мужчины-лилипута слегка превышает шесть дюймов. Этой величине здесь пропорционально соответствуют и животные, и растения. Так, лошади и быки не вырастают выше четырех или шести дюймов, а овцы – выше полутора дюймов; гуси чуть поменьше нашего воробья. Мелкие же звери, птицы и насекомые были для меня почти невидимы. Однако природа приспособила зрение лилипутов ко всем окружающим их предметам – они видят очень хорошо, но на коротком расстоянии. Никогда не забуду, с каким удовольствием я однажды наблюдал за поваром, который ощипывал жаворонка размером много меньше обыкновенной мухи, и за девушкой, вдевавшей невидимую мною шелковую нить в ушко иголки, которой как бы и вовсе не было.
В Лилипутии самые большие и старые деревья достигают высоты не более семи футов; они произрастают в королевском парке. Меня часто мучил вопрос: для чего крошечным людям такие гиганты, ведь даже я доставал верхушки некоторых из них, только приподнявшись на цыпочки. Вся остальная растительность имела размеры, пропорциональные величине среднего лилипута.
Прежде чем поведать о науке и технических достижениях, проникших во все отрасли хозяйства в этом королевстве, отмечу весьма оригинальную манеру письма лилипутов. Они пишут не так, как европейцы – слева направо, не так, как арабы – справа налево или как китайцы – сверху вниз. Их способ письма сходен с тем, каким нередко пользуются английские дамы: наискось страницы, от одного угла к другому.
Лилипуты хоронят умерших вниз головой; они верят, что через одиннадцать тысяч лун мертвые воскреснут, а так как к этому времени Земля, которую лилипуты считают плоской, перевернется вверх дном, покойники снова утвердятся на ногах. Тамошние ученые признают нелепость этой доктрины, но среди простого народа такой обычай сохраняется до сих пор.
В королевстве лилипутов действуют весьма своеобразные законы и порядки, и не будь они противоположны тому, что происходит в моем любезном отечестве, я стал бы их ярым сторонником. Желательно только, чтобы они строго исполнялись. Прежде всего коснусь уголовных законов.
Все государственные преступления в Лилипутии караются чрезвычайно строго. Однако если во время судебного процесса обвиняемый докажет свою невиновность, то обвинитель тут же приговаривается к позорной казни, а из его имущества взыскиваются в
Страница 11 из 13
пользу невиновного штрафы в четырехкратном размере: во-первых, за потерю рабочего времени, во-вторых – за опасность, которой он подвергался, в-третьих – за лишения, которые довелось испытать обвиняемому в тюрьме, и наконец, в-четвертых – за все расходы, которых стоила ему защита. Если имущества обвинителя окажется недостаточно, остальное доплачивает казна. Кроме того, король публично жалует оправданного знаком своей милости и по всему королевству объявляют о его невиновности.
Лилипуты считают мошенничество более тяжким преступлением, чем воровство, и потому лишь в исключительных случаях оно не карается смертью. Они рассуждают так: при некоторой осторожности, бдительности и наличии здравого смысла имущество всегда можно уберечь от вора, но от ловкого мошенника нет спасения. Между тем вся торговля лилипутов основана на полном доверии. Поэтому закон строго преследует обман в торговых сделках. Мне однажды довелось ходатайствовать перед королем за преступника, который обвинялся в воровстве. Этот человек, получив по поручению хозяина крупную сумму, присвоил ее и скрылся. Я указал его величеству на то, что это было не воровство, а лишь злоупотребление доверием, – именно так утверждали бы адвокаты в моей стране. Король нашел мой аргумент чудовищным. По его мнению, он лишь отягощает вину преступника, – к обману добавляется нарушение взаимного доверия. Признаюсь, мне нечего было возразить, и, сконфузившись, я лишь пробормотал, что законы у различных народов не могут быть одинаковы.
Хоть мы и называем кнут и пряник рычагами, с помощью которых движется государственная машина, только в Лилипутии я видел, как строго и последовательно это правило проводится в жизнь. Всякий, кто сумеет доказать, что в течение семидесяти трех лун он ни разу не нарушил законов, получает право на привилегии, соответствующие его положению в обществе, а также на солидное денежное вознаграждение, выдаваемое из специальных фондов. Такой подданный получает титул снильпела, то есть блюстителя законов; этот титул прибавляется к его фамилии, но не передается по наследству. Когда я поведал лилипутам, что в Англии соблюдение законов обеспечивается лишь страхом наказания без малейшего намека на награду, они увидели в этом огромный недостаток нашего законодательства. Поэтому в здешних судебных учреждениях статуи, изображающие богиню правосудия, имеют шесть глаз: два глаза смотрят на вас, два находятся на затылке и два по бокам головы, – это означает бдительность. В правой руке богиня держит открытый мешок с золотом, а в левой – меч в ножнах, в знак того, что она готова скорее награждать, чем наказывать.
При выборе кандидатов на правительственные должности прежде всего учитываются нравственные качества претендентов. Человек, считают лилипуты, обладающий средним умственным развитием, способен работать на благо королевства и без особых дарований. Управление общественными делами не содержит в себе ни тайн, ни сложностей, которые под силу только гениям, одаренным от природы. Гении же рождаются раз в три столетия. «Нет ничего хуже, – говорят лилипуты, – как поручать государственные дела таким людям. Ошибка должностного лица, совершенная по простодушию или неведению, но из добрых побуждений, может быть исправлена. А вот деятельность чиновника с дурными наклонностями, ловко умеющего скрывать свои пороки и избегать наказания, представляет огромную опасность для общественного блага».
К сожалению, за последнее время в Лилипутии многое изменилось. Как и в других государствах, в этом маленьком королевстве повсюду царит испорченность нравов – главный признак вырождения нации. За примером далеко ходить не нужно. Позорное правило, введенное нынешним королем, назначать на высшие государственные должности самых ловких плясунов на канате или награждать тех, кто лучше прыгает через препятствия или быстрее всех проползает под ними, говорит само за себя. Как следствие – интриги, политические скандалы и борьба кланов и партий.
Неблагодарность считается у лилипутов уголовным преступлением; об этом они рассуждают так: «Если человек способен на добро отвечать злом, то во всех остальных людях, ничем ему не обязанных, он неизбежно ищет врагов, – и за одно это достоин смерти».
Лилипутские взгляды на семью и отношения между родителями и детьми разительно отличаются от тех, что приняты во всем цивилизованном мире. Лилипуты уверены, что дети являются лишь естественным продолжением рода и не должны нести никаких обязательств по отношению к родителям. Жизнь трудна, говорят они, а рождение ребенка – всего лишь результат любовного чувства между мужчиной и женщиной; потомство проходит тот же путь, что и его родители. Привязанность к детям проистекает также из природного начала, и поэтому не следует доверять воспитание ребенка отцу или матери. Оно должно быть возложено на государство и общество. Поэтому в Лилипутии во всех городах существуют особые воспитательные заведения, куда ребенок отправляется по достижении им возраста двадцать лун.
Эти школы делятся на мужские и женские, а воспитание и обучение в них ведется по-разному – в зависимости от состава учащихся. Существуют школы для отпрысков богатых и знатных родителей, для детей ремесленников и бедных горожан, – и во всех этих учебных заведениях опытные педагоги готовят учеников к будущей жизни и деятельности в зависимости от их способностей, наклонностей и соответственно общественному положению их родителей.
Школы для мальчиков благородного происхождения находятся под присмотром солидных профессоров. Учителя в них весьма образованны, отношения демократичны. Одежда и пища учеников отличаются простотой и скромностью; до четырех лет за детьми ухаживает прислуга, но в дальнейшем они обслуживают себя самостоятельно, какое бы знатное имя ни носили. Ученики воспитываются в уважении к чести, справедливости, храбрости и скромности; им прививают религиозное чувство и любовь к отечеству. Дети постоянно заняты: все время, за исключением завтрака, обеда и ужина, сна и двухчасовых физических упражений, посвящено учению; двадцать четыре часа в сутки воспитанники находятся под присмотром, поэтому они ограждены от дурного влияния улицы и толпы, которому подвержены европейские дети. Родители имеют право посещать школу всего два раза в год. Каждое свидание продолжается не более часа. Приласкать ребенка можно только при встрече и прощании; присутствующий во время свиданий воспитатель следит за тем, чтобы отцы и матери не шептались со своими чадами, не целовали их, не тискали, не дарили им игрушек и лакомств.
Школы для детей небогатых дворян, купцов и ремесленников устроены по тому же образцу. Отличаются они лишь тем, что дети дворян и купцов продолжают общее образование до пятнадцати лет, остальные же ученики с одиннадцати лет изучают ремесла, чтобы освоить профессию родителей. Надо заметить, что школьный режим для старших воспитанников заметно суровее и жестче.
В женских учебных заведениях девочки знатного сословия воспитываются так же, как и мальчики. До пяти лет за ними присматривают, одевают и раздевают горничные, но при этом обязательно присутствует воспитательница. Прислуге
Страница 12 из 13
строжайше запрещено рассказывать девочкам глупые сказки, страшные истории и уличные сплетни, как это подчас происходит у нас. Если подобное будет замечено, виновная в нарушении запрета трижды подвергается публичной порке кнутом, на год садится в тюрьму, а затем навечно ссылается в необитаемую часть королевства. С пятилетнего возраста девочка приучается к самостоятельности.
Благодаря такой системе воспитания молодые дамы в Лилипутии стыдятся жеманства и считают трусость позором. Подобно мужчинам, они с презрением относятся к украшениям; они опрятны и ведут себя с достоинством. Я не заметил никакой существенной разницы в образовании мальчиков и девочек. Лишь физические нагрузки поменьше да курс наук для девочек составлен не так обширно и глубоко, зато много времени посвящается изучению домоводства. Даже принадлежа к высшему обществу, считают лилипуты, женщина должна вести домашние дела, но главное – быть отзывчивой, чуткой и разумной подругой своему мужу. Ведь молодость и красота не вечны. Когда выпускнице школы исполняется пятнадцать лет, родители или опекуны забирают ее домой, чтобы подготовить к замужеству; при этом прощание с подругами редко обходится без горьких девичьих слез.
В заведениях для девочек из низших слоев общества, помимо начального образования, происходит обучение всякого рода работам. Девочки, способные к ремеслу, остаются в школе до семи лет, а затем обучаются у мастеров; остальные заканчивают обучение в одиннадцать лет.
Родителей всех без исключения детей закон обязывает вносить часть ежемесячных доходов на счет каждого ученика; эти деньги хранятся в школе до окончания обучения. И это не считая небольшой ежегодной платы за пансион и услуги учителей. Счета девочек становятся основой приданого выпускницы, а знатные особы взносами на имя своих сыновей закладывают фундамент их будущего состояния. Таким образом лилипуты лишь частично передают государству заботу о своих детях. Если родители своевременно не вносят оплату за содержание и воспитание своих отпрысков, эти деньги принудительно взыскиваются с них правительственными чиновниками.
Крестьяне воспитывают детей дома. Так как вся жизнь этой части населения страны связана с землей и приусадебным хозяйством, то и ее образование не имеет особого значения для общества. Больные и старики содержатся государством в богоугодных заведениях; такие понятия, как нищенство и попрошайничество, в королевстве просто неизвестны.
В Лилипутии я провел девять месяцев и тринадцать дней. Как же я жил и что делал на протяжении всего этого времени?
Мне всегда нравилось заниматься физическим трудом. Здесь мои навыки в столярном деле сослужили мне добрую службу – я смастерил себе из самых крепких деревьев королевского парка довольно-таки удобные стол и стул.
Много часов ушло на то, чтобы обеспечить меня новой одеждой и постельным бельем. Потребовалось двести белошвеек, чтобы сшить мне рубахи из самого прочного и грубого полотна, какое только нашлось в Лилипутии. Однако, даже сложенное втрое, оно оказалось не толще нашей кисеи. Поэтому работницам пришлось вдобавок простегивать тройную ткань нитками.
Обычный кусок здешнего полотна имеет три фута длины и по ширине равен трем дюймам. Чтобы белошвейки могли снять с меня мерку, я растянулся на мостовой возле своего убежища. Одна из них стояла у моего горла и держала конец тонкого, крепкого шнурка, а другая приложила, натянув, второй конец к моему колену; третья девушка измеряла длину шнура в дюймах. Затем мне измерили большой палец правой руки, и этого для них оказалось достаточно. Зная, что окружность кисти вдвое больше окружности пальца и вдвое меньше окружности шеи, белошвейки смастерили мне белье как раз по росту. Образцом им послужила моя старая рубаха.
С камзолом было посложнее – его шили триста портных. Чтобы с меня сняли мерку, мне пришлось стать на колени, к моей спине приставили лестницу, и один из лилипутов взобрался по ней до моей шеи, опустив веревку до земли. Рукава и талию я измерил сам. Портные работали в моем жилище, так как во всем городе не нашлось такого помещения, чтобы камзол поместился в нем целиком. В конце концов он вышел похожим на лоскутные одеяла, которое англичанки шьют из пестрых клочков материи – с той разницей, что мой камзол был одноцветным.
Стряпало для меня множество поваров. Вместе со своими семьями они жили в небольших дощатых домах, построенных на площади рядом с моим жилищем. Каждый повар попеременно готовил по два блюда на завтрак, обед и ужин. Я брал в руку двадцать лакеев и ставил их к себе на стол; остальные прислуживали на полу: одни подносили кушанья, другие тащили на плечах бочонки с вином и прочими напитками. Те, кто находился на столе, ловко поднимали снизу с помощью блоков все приготовленное – будто ведра из колодца. Каждое мясное блюдо я проглатывал в один прием, каждый бочонок вина осушал одним глотком. Здешняя баранина по вкусу уступает нашей, но зато говядина просто превосходна. Как-то мне достался такой большой кусок филе, что пришлось резать его ножом, но это был исключительный случай. Мои слуги дивились, наблюдая за тем, как я проглатываю мясо вместе с костями, наподобие того, как у нас едят жаворонков. Мелкую птицу я брал зараз по двадцать штук, а гусей и индеек съедал по полудюжине.
Король, наслушавшись разговоров о моем аппетите и образе жизни, выразил однажды желание отобедать со мной вместе со своей семьей. Когда венценосные особы прибыли, я усадил их в парадные кресла на своем столе, а стражу и телохранителей поместил по обе стороны. Среди гостей присутствовал и главный казначей Флимнап, исподтишка бросавший на меня злобные взгляды. Однако я делал вид, что ничего не замечаю, и закусывал даже больше обычного, вспоминая любезное моему сердцу отечество. Настроение у меня было замечательное, но, думаю, именно этот обед дал Флимнапу повод окончательно настроить короля против меня. Этот вечно угрюмый и лицемерный лилипут всегда меня недолюбливал, хоть и скрывал свои чувства. Казначей постоянно докладывал королю о плохом состоянии финансов; теперь же он попросил у его величества встречи, чтобы с цифрами в руках доказать, какой ущерб я наношу королевству. Он заявил, что его ведомство вынуждено прибегнуть к займам с огромными процентами, что мое содержание уже обошлось в полтора миллиона спругов (а надо вам знать, что в Лилипутии спруг – самая крупная золотая монета, величиною в маленькую блестку) и что было бы благоразумнее выслать меня как можно скорее за пределы изнемогающего от бессмысленных трат государства.
Не исключаю, что причина такого отношения ко мне крылась в другом. Окольным путем я узнал, что Флимнапу пришла в голову фантазия приревновать ко мне свою супругу. Эта почтенная дама, неглупая, но чересчур бойкая, всегда относилась ко мне по-дружески, злые же языки сплетничали, что она воспылала ко мне безумной страстью. Слух о том, что жена казначея тайно навещала меня, наделал много шума при дворе и едва не лишил Флимнапа остатков ума. Мне пришлось торжественно заявить, что это злостная клевета. Да, казначейша навещала меня не раз, однако это делалось открыто; наши беседы проходили в присутствии других
Страница 13 из 13
дам – чаще всего ее сестры или подруги. Однажды супруга Флимнапа посетила меня вместе со своей дочерью. Я призвал в качестве свидетелей своих слуг, которые подтвердили, что у меня часто бывали гости, в том числе и многие другие придворные. Мои лакеи все отлично видели: и как мне докладывали, кто прибыл, и как я поднимал карету с лошадьми, осторожно нес ее в дом и ставил на стол, как затем садился напротив и дамы, не выходя из кареты, беседовали со мной. После я выносил гостей на площадь, любезно раскланивался и возвращался к себе. Никто никогда не посещал меня тайно, не считая единственного визита государственного секретаря Рельдреселя, да и то по поручению его величества.
Кроме всего прочего, Флимнап досадовал и злился на то, что король даровал мне более высокий титул, чем имел он сам. С супругой он вскоре помирился, однако на меня продолжал смотреть исподлобья. А поскольку король Лилипутии находился под влиянием своего фаворита, то и отношение его величества ко мне продолжало меняться к худшему.
В течение двух месяцев против меня плелась тайная дворцовая интрига. В прошлом мне никогда не доводилось бывать в королевских покоях. Как и любой другой человек, я интересовался судьбами и характерами великих монархов, но никак не ожидал, что в этой маленькой стране царят такие нравы.
Я собирался отправиться на соседний остров по приглашению императора Блефуску. Внезапно поздним вечером слуга сообщил, что меня просят выйти на площадь. У моего жилища остановились закрытые носилки; внутри находился некий знатный придворный, которому я как-то оказал небольшую услугу. Он просил о короткой встрече с глазу на глаз. Отослав носильщиков и велев слуге держать язык за зубами, я поднял носилки и, положив их в карман камзола, возвратился в помещение и плотно прикрыл дверь.
Устроив по обыкновению гостя на столе, я уселся напротив. Вельможа откинул занавеску и обменялся со мной приветствиями. Лицо гостя показалось мне озабоченным, и я прямо поинтересовался о причине, заставившей его прибыть ко мне в столь поздний час. «Запаситесь терпением, – отвечал он, – и внимательно меня выслушайте. Речь идет о вашей чести и жизни…»
Когда посетитель покинул меня, я постарался со всеми подробностями записать содержание нашей беседы.
«Вы должны знать, – начал мой тайный сторонник, – что в последнее время проводились секретные совещания его величества и государственного совета, где обсуждался вопрос о вашей дальнейшей судьбе. Два дня назад король принял окончательное решение. Вам известно, что адмирал Скайреш Болголам буквально со дня вашего появления на побережье Лилипутии стал вашим злейшим недоброжелателем. Причины этого мне не ясны, однако ненависть Болголама только возросла после вашей победы над императорским флотом Блефуску. Адмирал нашел поддержку в лице государственного казначея, верховного судьи и некоторых военачальников – одним словом, тех приближенных, которым король особенно доверяет. Была составлена докладная записка его величеству, и вопрос передали на обсуждение государственного совета. Вы оказали мне однажды важную услугу, и сейчас я считаю своим долгом предоставить вам копию обвинительного акта, направленного против вас. Ознакомьтесь с его содержанием не теряя ни минуты».
Я вынул очки, взял протянутые мне бумаги и внимательно прочитал следующее:
Обвинительный актпротив Куинбуса Флестрина, или Человека Горы
Пункт первый
Не преуменьшая заслуг Куинбуса Флестрина, мы, тем не менее, обвиняем его в государственной измене. Вышеупомянутый Флестрин, получив от Его Королевского Величества повеление захватить все до единого корабли неприятеля с целью окончательной победы над империей Блефуску, вероломно отказался его выполнять. Тем самым он разрушил планы обращения враждебной нам империи в провинцию Лилипутии, а также воспрепятствовал уничтожению ереси укрывающихся на острове тупоконечников. Куинбус Флестрин заявил, что не намерен применять насилие для того, чтобы уничтожить свободу невинного народа.
Пункт второй
По прибытии послов императора Блефуску Куинбус Флестрин вероломно содействовал, поощрял, ободрял, увеселял и, наконец, принимал у себя упомянутое посольство. Такие действия совершались им сознательно, несмотря на то что эти люди были слугами правителя страны, который еще недавно вел войну с королевством Лилипутией и до сих пор враждебно настроен против Его Величества.
Пункт третий
Куинбус Флестрин, попирая долг верноподданного, собирается совершить путешествие в империю Блефуску, на которое получил лишь устное разрешение Его Королевского Величества. Полагаем, что Человек Гора, пользуясь милостью короля и ссылаясь на Его Высочайшее соизволение, намерен причинить вред народу Лилипутии, государству и лично королю, бессовестно нарушив условия, на которых ему дарована свобода. Не сомневаемся, что он разделяет взгляды бывшего врага Его Величества, коварного и лицемерного императора Блефуску…»
Далее в этом обвинительном акте, который я привожу лишь частично, мне припомнили все: обжорство, скверный характер, угрозу для населения Лилипутии и даже природные потребности. Я прочел этот примечательный документ, отложил его в сторону и вздохнул.
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/dzhonatan-svift/puteshestviya-gullivera-18/?lfrom=279785000) на ЛитРес.
Левант – общее название стран восточной части Средиземного моря, центр торговли между Западом и Востоком. (Здесь и далее примеч. ред.)
Вандименова Земля (Земля Ван-Димена) – первоначальное название острова Тасмания, использовавшееся европейскими исследователями и переселенцами.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.
Издатель к читателю
Автор этих путешествий мистер Лемюэль Гулливер - мой старинный и близкий друг; он приходится мне также сродни по материнской линии. Около трех лет тому назад мистер Гулливер, которому надоело стечение любопытных к нему в Редриф, купил небольшой клочок земли с удобным домом близ Ньюарка в Ноттингемшире, на своей родине, где и проживает сейчас в уединении, но уважаемый своими соседями.
Хотя мистер Гулливер родился в Ноттингемшире, где жил его отец, однако я слышал от него, что предки его были выходцами из Оксфордского графства. Чтобы удостовериться в этом, я осмотрел кладбище в Банбери в этом графстве и нашел в нем несколько могил и памятников Гулливеров.
Перед отъездом из Редрифа мистер Гулливер дал мне на сохранение нижеследующую рукопись, предоставив распорядиться ею по своему усмотрению. Я три раза внимательно прочел ее. Слог оказался очень гладким и простым, я нашел в нем только один недостаток: автор, следуя обычной манере путешественников, слишком уж обстоятелен. Все произведение, несомненно, дышит правдой, да и как могло быть иначе, если сам автор известен был такой правдивостью, что среди его соседей в Редрифе сложилась даже поговорка, когда случалось утверждать что‑нибудь: это так же верно, как если бы это сказал мистер Гулливер.
По совету нескольких уважаемых лиц, которым я, с согласия автора, давал на просмотр эту рукопись, я решаюсь опубликовать ее, в надежде, что, по крайней мере, в продолжение некоторого времени, она будет служить для наших молодых дворян более занимательным развлечением, чем обычное бумагомарание политиков и партийных писак.
Эта книга вышла бы, по крайней мере, в два раза объемистее, если б я не взял на себя смелость выкинуть бесчисленное множество страниц, посвященных ветрам, приливам и отливам, склонениям магнитной стрелки и показаниям компаса в различных путешествиях, а также подробнейшему описанию на морском жаргоне маневров корабля во время бури. Точно так же я обошелся с долготами и широтами. Боюсь, что мистер Гулливер останется этим несколько недоволен, но я поставил своей целью сделать его сочинение как можно более доступным для широкого читателя. Если же благодаря моему невежеству в морском деле я сделал какие‑либо промахи, то ответственность за них падает всецело на меня; впрочем, если найдется путешественник, который пожелал бы ознакомиться с сочинением во всем его объеме, как оно вышло из‑под пера автора, то я охотно удовлетворю его любопытство.
Ричард Симпсон
Письмо капитана Гулливера к своему родственнику Ричарду Симпсону
Вы не откажетесь, надеюсь, признать публично, когда бы вам это ни предложили, что своими настойчивыми и частыми просьбами вы убедили меня опубликовать очень небрежный и неточный рассказ о моих путешествиях, посоветовав нанять нескольких молодых людей из которого‑нибудь университета для приведения моей рукописи в порядок и исправления слога, как поступил, по моему совету, мой родственник Демпиер со своей книгой «Путешествие вокруг света» . Но я не помню, чтобы предоставил вам право соглашаться на какие‑либо пропуски и тем менее на какие либо вставки. Поэтому, что касается последних, то настоящим заявлением я отказываюсь от них совершенно, особенно от вставки, касающейся блаженной и славной памяти ее величества покойной королевы Анны, хотя я уважал и ценил ее больше, чем всякого другого представителя человеческой породы . Ведь вы, или тот, кто это сделал, должны были принять во внимание, что мне несвойственно, да и было неприлично, хвалить какое либо животное нашей породы перед моим хозяином гуигнгнмом. Кроме того, самый факт совершенно неверен, насколько мне известно (в царствование ее величества я жил некоторое время в Англии), она управляла при посредстве первого министра, даже двух последовательно: сначала первым министром был лорд Годольфин, а затем лорд Оксфорд .
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Джонатан Свифт
Путешествия Гулливера
Часть первая
Путешествие в Лилипутию
1
Трёхмачтовый бриг «Антилопа» отплывал в Южный океан.
На корме стоял корабельный врач Гулливер и смотрел в подзорную трубу на пристань. Там остались его жена и двое детей: сын Джонни и дочь Бетти.
Не в первый раз отправлялся Гулливер в море. Он любил путешествовать. Ещё в школе он тратил почти все деньги, которые присылал ему отец, на морские карты и на книги о чужих странах. Он усердно изучал географию и математику, потому что эти науки больше всего нужны моряку.
Отец отдал Гулливера в учение к знаменитому в то время лондонскому врачу. Гулливер учился у него несколько лет, но не переставал думать о море.
Врачебное дело пригодилось ему: кончив учение, он поступил корабельным врачом на судно «Ласточка» и плавал на нём три с половиной года. А потом, прожив года два в Лондоне, совершил несколько путешествий в Восточную и Западную Индию.
Во время плавания Гулливер никогда не скучал. У себя в каюте он читал книги, взятые из дому, а на берегу приглядывался к тому, как живут другие народы, изучал их язык и обычаи.
На обратном пути он подробно записывал дорожные приключения.
И на этот раз, отправляясь в море, Гулливер захватил с собой толстую записную книжку.
На первой странице этой книжки было написано: «4 мая 1699 года мы снялись с якоря в Бристоле».
2
Много недель и месяцев плыла «Антилопа» по Южному океану. Дули попутные ветры. Путешествие было удачное.
Но вот однажды, при переходе в Восточную Индию, корабль настигла страшная буря. Ветер и волны погнали его неизвестно куда.
А в трюме уже кончался запас пищи и пресной воды.
Двенадцать матросов умерли от усталости и голода. Остальные едва передвигали ноги. Корабль бросало из стороны в сторону, как ореховую скорлупку.
В одну тёмную, бурную ночь ветер понёс «Антилопу» прямо на острую скалу. Матросы заметили это слишком поздно. Корабль ударился об утёс и разбился в щепки.
Только Гулливеру и пяти матросам удалось спастись в шлюпке.
Долго носились они по морю и наконец совсем выбились из сил. А волны становились всё больше и больше, и вот самая высокая волна подбросила и опрокинула шлюпку.
Вода покрыла Гулливера с головой.
Когда он вынырнул, возле него никого не было. Все его спутники утонули.
Гулливер поплыл один куда глаза глядят, подгоняемый ветром и приливом. То и дело пробовал он нащупать дно, но дна всё не было. А плыть дальше он уже не мог: намокший кафтан и тяжёлые, разбухшие башмаки тянули его вниз. Он захлёбывался и задыхался.
И вдруг ноги его коснулись твёрдой земли.
Это была отмель. Гулливер осторожно ступил по песчаному дну раз-другой – и медленно пошёл вперёд, стараясь не оступиться.
Идти становилось всё легче и легче. Сначала вода доходила ему до плеч, потом до пояса, потом только до колен. Он уже думал, что берег совсем близко, но дно в этом месте было очень отлогое, и Гулливеру ещё долго пришлось брести по колено в воде.
Наконец вода и песок остались позади.
Гулливер вышел на лужайку, покрытую очень мягкой и очень низкой травой. Он опустился на землю, подложил под щёку ладонь и крепко заснул.
3
Когда Гулливер проснулся, было уже совсем светло. Он лежал на спине, и солнце светило прямо ему в лицо.
Он хотел было протереть глаза, но не мог поднять руку; хотел сесть, но не мог пошевелиться.
Тонкие верёвочки опутывали всё его тело от подмышек до колен; руки и ноги были крепко стянуты верёвочной сеткой; верёвочки обвивали каждый палец. Даже длинные густые волосы Гулливера были туго намотаны на маленькие колышки, вбитые в землю, и переплетены верёвочками.
Гулливер был похож на рыбу, которую поймали в сеть.
«Верно, я ещё сплю», – подумал он.
Вдруг что-то живое быстро вскарабкалось к нему на ногу, добралось до груди и остановилось у подбородка.
Гулливер скосил один глаз.
Что за чудо! Чуть ли не под носом у него стоит человечек – крошечный, но самый настоящий человечек! В руках у него – лук и стрела, за спиной – колчан. А сам он всего в три пальца ростом.
Вслед за первым человечком на Гулливера взобралось ещё десятка четыре таких же маленьких стрелков.
От удивления Гулливер громко вскрикнул.
Человечки заметались и бросились врассыпную.
На бегу они спотыкались и падали, потом вскакивали и один за другим прыгали на землю.
Минуты две-три никто больше не подходил к Гулливеру. Только под ухом у него всё время раздавался шум, похожий на стрекотание кузнечиков.
Но скоро человечки опять расхрабрились и снова стали карабкаться вверх по его ногам, рукам и плечам, а самый смелый из них подкрался к лицу Гулливера, потрогал копь– ём его подбородок и тоненьким, но отчётливым голоском прокричал:
– Гекина дегуль!
– Гекина дегуль! Гекина дегуль! – подхватили тоненькие голоса со всех сторон.
Но что значили эти слова, Гулливер не понял, хотя и знал много иностранных языков.
Долго лежал Гулливер на спине. Руки и ноги у него совсем затекли.
Он собрал силы и попытался оторвать от земли левую руку.
Наконец это ему удалось. Он выдернул колышки, вокруг которых были обмотаны сотни тонких, крепких верёвочек, и поднял руку.
В ту же минуту кто-то внизу громко пропищал:
– Тольго фонак!
В руку, в лицо, в шею Гулливера разом вонзились сотни стрел. Стрелы у человечков были тоненькие и острые, как иголки.
Гулливер закрыл глаза и решил лежать не двигаясь, пока не наступит ночь.
«В темноте будет легче освободиться», – думал он.
Но дождаться ночи на лужайке ему не пришлось.
Недалеко от его правого уха послышался частый, дробный стук, будто кто-то рядом вколачивал в доску гвоздики.
Молоточки стучали целый час. Гулливер слегка повернул голову – повернуть её больше не давали верёвочки и колышки – и возле самой своей головы увидел только что построенный деревянный помост. Несколько человечков прилаживали к нему лестницу.
Потом они убежали, и по ступенькам медленно поднялся на помост человечек в длинном плаще.
За ним шёл другой, чуть ли не вдвое меньше ростом, и нёс край его плаща. Наверно, это был мальчик-паж. Он был не больше Гулливерова мизинца.
Последними взошли на помост два стрелка с натянутыми луками в руках.
– Лангро дегуль сан! – три раза прокричал человечек в плаще и развернул свиток длиной и шириной с берёзовый листок.
Сейчас же к Гулливеру подбежали пятьдесят человечков и обрезали верёвки, привязанные к его волосам.
Гулливер повернул голову и стал слушать, что читает человечек в плаще. Человечек читал и говорил долго-долго. Гулливер ничего не понял, но на всякий случай кивнул головой и приложил к сердцу свободную руку.
Он догадался, что перед ним какая-то важная особа, по всей видимости королевский посол.
Прежде всего Гулливер решил попросить у посла, чтобы его накормили.
С тех пор как он покинул корабль, во рту у него не было ни крошки. Он поднял палец и несколько раз поднёс его к губам.
Должно быть, человечек в плаще понял этот знак. Он сошёл с помоста, и тотчас же к бокам Гулливера приставили несколько длинных лестниц.
Не прошло и четверти часа, как сотни сгорбленных носильщиков потащили по этим лестницам корзины с едой.
В корзинах были тысячи хлебов величиной с горошину, целые окорока – с грецкий орех, жареные цыплята – меньше нашей мухи.
Гулливер проглотил разом два окорока вместе с тремя хлебцами. Он съел пять жареных быков, восемь вяленых баранов, девятнадцать копчёных поросят и сотни две цыплят и гусей.
Скоро корзины опустели.
Тогда человечки подкатили к руке Гулливера две бочки с вином. Бочки были огромные – каждая со стакан.
Гулливер вышиб дно из одной бочки, вышиб из другой и в несколько глотков осушил обе бочки.
Человечки всплеснули руками от удивления. Потом они знаками попросили его сбросить на землю пустые бочки.
Гулливер подбросил обе разом. Бочки перекувырнулись в воздухе и с треском покатились в разные стороны.
Толпа на лужайке расступилась, громко крича:
– Бора мевола! Бора мевола!
После вина Гулливеру сразу захотелось спать. Сквозь сон он чувствовал, как человечки бегают по всему его телу вдоль и поперёк, скатываются с боков, точно с горы, щекочут его палками и копьями, прыгают с пальца на палец.
Ему очень хотелось сбросить с себя десяток-другой этих маленьких прыгунов, мешавших ему спать, но он пожалел их. Как-никак, а человечки только что гостеприимно накормили его вкусным, сытным обедом, и было бы неблагородно переломать им за это руки и ноги. К тому же Гулливер не мог не удивляться необыкновенной храбрости этих крошечных людей, бегавших взад и вперёд по груди великана, которому бы ничего не стоило уничтожить их всех одним щелчком.
Он решил не обращать на них внимания и, одурманенный крепким вином, скоро заснул.
Человечки этого только и ждали. Они нарочно подсыпали в бочки с вином сонного порошка, чтобы усыпить своего огромного гостя.
4
Страна, в которую буря занесла Гулливера, называлась Лилипутия. Жили в этой стране лилипуты.
Самые высокие деревья в Лилипутии были не выше нашего куста смородины, самые большие дома были ниже стола.
Такого великана, как Гулливер, в Лилипутии никто никогда не видел.
Император приказал привезти его в столицу. Для этого-то Гулливера и усыпили.
Пятьсот плотников построили по приказу императора огромную телегу на двадцати двух колёсах.
Телега была готова в несколько часов, но взвалить на неё Гулливера было не так-то просто.
Вот что придумали для этого лилипутские инженеры.
Они поставили телегу рядом со спящим великаном, у самого его бока. Потом вбили в землю восемьдесят столбиков с блоками наверху и надели на эти блоки толстые канаты с крючками на одном конце. Канаты были не толще обыкновенной бечёвки.
Когда всё было готово, лилипуты принялись за дело. Они обхватили туловище, обе ноги и обе руки Гулливера крепкими повязками и, зацепив эти повязки крючками, принялись тянуть канаты через блоки.
Девятьсот отборных силачей были собраны для этой работы со всех концов Лилипутии.
Они упирались в землю ногами и, обливаясь потом, изо всех сил тянули канаты обеими руками.
Через час им удалось поднять Гулливера с земли на полпальца, через два часа – на палец, через три – они взвалили его на телегу.
Полторы тысячи самых крупных лошадей из придворных конюшен, каждая ростом с новорождённого котёнка, были запряжены в телегу по десятку в ряд. Кучера взмахнули бичами, и телега медленно покатилась по дороге в главный город Лилипутии – Мильдендо.
Гулливер всё ещё спал. Он бы, наверно, не проснулся до конца пути, если бы его случайно не разбудил один из офицеров императорской гвардии.
Это случилось так.
У телеги отскочило колесо. Чтобы приладить его, пришлось остановиться.
Во время этой остановки нескольким молодым людям вздумалось посмотреть, какое лицо у Гулливера, когда он спит. Двое взобрались на повозку и тихонько подкрались к самому его лицу. А третий – гвардейский офицер, – не сходя с коня, приподнялся на стременах и пощекотал ему левую ноздрю остриём своей пики.
Гулливер невольно сморщил нос и громко чихнул.
«Апчхи!» – повторило эхо.
Храбрецов точно ветром сдуло.
А Гулливер проснулся, услышал, как щёлкают кнутами погонщики, и понял, что его куда-то везут.
Целый день взмыленные лошади тащили связанного Гулливера по дорогам Лилипутии.
Только поздно ночью телега остановилась, и лошадей отпрягли, чтобы накормить и напоить.
Всю ночь по обе стороны телеги стояла на страже тысяча гвардейцев: пятьсот – с факелами, пятьсот – с луками наготове.
Стрелкам приказано было выпустить в Гулливера пятьсот стрел, если только он вздумает пошевелиться.
5
Недалеко от городских ворот на площади стоял старинный заброшенный замок с двумя угловыми башнями. В замке давно никто не жил.
К этому пустому замку лилипуты привезли Гулливера.
Это было самое большое здание во всей Лилипутии. Башни его были почти в человеческий рост. Даже такой великан, как Гулливер, мог свободно проползти на четвереньках в его двери, а в парадном зале ему, пожалуй, удалось бы вытянуться во весь рост.
Здесь собирался поселить Гулливера император Лилипутии.
Но Гулливер этого ещё не знал. Он лежал на своей телеге, а со всех сторон к нему бежали толпы лилипутов.
Конная стража отгоняла любопытных, но всё-таки добрых десять тысяч человечков успели прогуляться по ногам Гулливера, по его груди, плечам и коленям, пока он лежал связанный.
Вдруг что-то стукнуло его по ноге. Он чуть приподнял голову и увидел нескольких лилипутов с засученными рукавами и в чёр– ных передниках. Крошечные молоточки блестели у них в руках. Это придворные кузнецы заковывали Гулливера в цепи.
От стены замка к его ноге они протянули девяносто одну цепочку такой толщины, как делают обыкновенно для часов, и замкнули их у него на щиколотке тридцатью шестью висячими замками. Цепочки были такие длинные, что Гулливер мог гулять по площадке перед замком и свободно вползать в свой дом.
Кузнецы кончили работу и отошли. Стража перерубила верёвки, и Гулливер встал на ноги.
– А-ах, – закричали лилипуты, – Куинбус Флестрин! Куинбус Флестрин!
По-лилипутски это значит: «Человек-Гора! Человек-Гора!»
Гулливер осторожно переступил с ноги на ногу, чтобы не раздавить кого-нибудь из местных жителей, и осмотрелся кругом.
Никогда ещё ему не приходилось видеть такую красивую страну. Сады и луга были здесь похожи на пёстрые цветочные клумбы. Реки бежали быстрыми, чистыми ручейками, а город вдали казался игрушечным.
Гулливер так загляделся, что не заметил, как вокруг него собралось чуть ли не всё население столицы.
Лилипуты копошились у его ног, щупали пряжки башмаков и так задирали головы, что шляпы валились на землю.
Мальчишки спорили, кто из них добросит камень до самого носа Гулливера.
Учёные толковали между собой, откуда взялся Куинбус Флестрин.
– В наших старых книгах написано, – сказал один учёный, – что тысячу лет назад море выбросило к нам на берег страшное чудовище. Я думаю, что и Куинбус Флестрин вынырнул со дна моря.
– Нет, – отвечал другой учёный, – у морского чудовища должны быть жабры и хвост. Куинбус Флестрин свалился с Луны.
Лилипутские мудрецы не знали, что на свете есть другие страны, и думали, что везде живут одни лилипуты.
Учёные долго ходили вокруг Гулливера и качали головами, но так и не успели решить, откуда взялся Куинбус Флестрин.
Всадники на вороных конях с копьями наперевес разогнали толпу.
– Пеплам селян! Пеплам селян! – кричали всадники.
Гулливер увидел золотую коробочку на колёсах. Коробочку везла шестёрка белых лошадей. Рядом, тоже на белой лошади, скакал человечек в золотом шлеме с пером.
Человечек в шлеме подскакал прямо к башмаку Гулливера и осадил своего коня. Конь захрапел и взвился на дыбы.
Сейчас же несколько офицеров подбежали с двух сторон к всаднику, схватили его лошадь под уздцы и осторожно отвели подальше от Гулливеровой ноги.
Всадник на белой лошади был император Лилипутии. А в золотой карете сидела императрица.
Четыре пажа разостлали на лужайке бархатный лоскут, поставили маленькое золочёное креслице и распахнули дверцы кареты.
Императрица вышла и уселась в кресло, расправив платье.
Вокруг неё на золотых скамеечках уселись её придворные дамы.
Они были так пышно одеты, что вся лужайка стала похожа на разостланную юбку, вышитую золотом, серебром и разноцветными шелками.
Император спрыгнул с коня и несколько раз обошёл вокруг Гулливера. За ним шла его свита.
Чтобы лучше рассмотреть императора, Гулливер лёг на бок.
Его величество был по крайней мере на целый ноготь выше своих придворных. Он был ростом в три с лишним пальца и, наверно, считался в Лилипутии очень высоким человеком.
В руке император держал обнажённую шпагу чуть покороче вязальной спицы. На её золотой рукоятке и ножнах блестели бриллианты.
Его императорское величество закинул голову назад и о чём-то спросил Гулливера.
Гулливер не понял его вопроса, но на всякий случай рассказал императору, кто он такой и откуда прибыл.
Император только пожал плечами.
Тогда Гулливер рассказал то же самое по-голландски, по-латыни, по-гречески, по-французски, по-испански, по-итальянски и по-турецки.
Но император Лилипутии, как видно, не знал этих языков. Он кивнул Гулливеру головой, вскочил на коня и помчался обратно в Мильдендо. Вслед за ним уехала императрица со своими дамами.
А Гулливер остался сидеть перед замком, как цепная собака перед будкой.
К вечеру вокруг Гулливера столпилось по крайней мере триста тысяч лилипутов – все городские жители и все крестьяне из соседних деревень.
Каждому хотелось посмотреть, что такое Куинбус Флестрин – Человек-Гора.
Гулливера охраняла стража, вооружённая копьями, луками и мечами. Страже было приказано никого не подпускать к Гулливеру и смотреть за тем, чтобы он не сорвался с цепи и не убежал.
Две тысячи солдат выстроились перед замком, но всё-таки кучка горожан прорвалась сквозь строй. Одни осматривали каблуки Гулливера, другие швыряли в него камешки или целились из луков в его жилетные пуговицы.
Меткая стрела поцарапала Гулливеру шею, вторая стрела чуть не попала ему в левый глаз.
Начальник стражи приказал поймать озорников, связать их и выдать Куинбусу Флестрину.
Это было страшнее всякого другого наказания.
Солдаты связали шестерых лилипутов и, подталкивая тупыми концами пик, пригнали к ногам Гулливера.
Гулливер нагнулся, сгрёб всех одной рукой и сунул в карман своего камзола.
Только одного человечка он оставил у себя в руке, осторожно взял двумя пальцами и стал рассматривать.
Человечек ухватился за палец Гулливера обеими руками и пронзительно закричал.
Гулливеру стало жаль человечка. Он ласково улыбнулся ему и достал из жилетного кармана перочинный ножик, чтобы разрезать верёвки, которыми были связаны руки и ноги лилипута.
Лилипут увидел блестящие зубы Гулливера, увидел огромный нож и закричал ещё громче. Толпа внизу совсем притихла от ужаса.
А Гулливер тихонько перерезал одну ве– рёвку, перерезал другую и поставил человечка на землю.
Потом он по очереди отпустил и тех лилипутов, которые метались у него в кармане.
– Глюм глефф Куинбус Флестрин! – закричала вся толпа.
По-лилипутски это значит: «Да здравствует Человек-Гора!»
А начальник стражи послал во дворец двух своих офицеров, чтобы доложить обо всём, что случилось, самому императору.
6
Между тем во дворце Бельфаборак, в самой дальней зале, император собрал тайный совет, чтобы решить, что делать с Гулливером.
Министры и советники спорили между собой девять часов.
Одни говорили, что Гулливера надо поскорее убить. Если Человек-Гора порвёт свою цепь и убежит, он может растоптать всю Лилипутию. А если он не убежит, то империи грозит страшный голод, потому что каждый день он будет съедать больше хлеба и мяса, чем нужно для прокормления тысячи семисот двадцати восьми лилипутов. Это высчитал один учёный, которого пригласили в тайный совет, потому что он очень хорошо умел считать.
Другие доказывали, что убить Куинбуса Флестрина так же опасно, как и оставить в живых. От разложения такого громадного трупа может начаться чума не только в столице, но и во всей империи.
Государственный секретарь Рельдрессель попросил у императора слова и сказал, что Гулливера не следует убивать по крайней мере до тех пор, пока не будет построена новая крепостная стена вокруг Мильдендо. Человек-Гора съедает хлеба и мяса больше, чем тысяча семьсот двадцать восемь лилипутов, но зато он, верно, и работать будет по крайней мере за две тысячи лилипутов. Кроме того, в случае войны он может защитить страну лучше, чем пять крепостей.
Император сидел на своём троне под балдахином и слушал, что говорят министры.
Когда Рельдрессель кончил, он кивнул головой. Все поняли, что слова государственного секретаря ему понравились.
Но в это время встал со своего места адмирал Скайреш Болголам, командир всего флота Лилипутии.
– Человек-Гора, – сказал он, – самый сильный из всех людей на свете, это правда. Но именно поэтому его и следует казнить как можно скорее. Ведь если во время войны он вздумает присоединиться к врагам Лилипутии, то десять полков императорской гвардии не смогут с ним справиться. Сейчас он ещё в руках лилипутов, и надо действовать, пока не поздно.
Казначей Флимнап, генерал Лимток и судья Бельмаф согласились с мнением адмирала.
Император улыбнулся и кивнул адмиралу головой – и даже не один раз, как Рельдресселю, а два раза. Видно было, что эта речь понравилась ему ещё больше.
Судьба Гулливера была решена.
Но в это время дверь открылась, и в залу тайного совета вбежали два офицера, которых прислал к императору начальник стражи. Они стали перед императором на колени и доложили о том, что случилось на площади.
Когда офицеры рассказали, как милостиво обошёлся Гулливер со своими пленниками, государственный секретарь Рельдрессель опять попросил слова.
Он произнёс ещё одну длинную речь, в которой доказывал, что бояться Гулливера не следует и что живой он будет гораздо полезнее императору, чем мёртвый.
Император решил помиловать Гулливера, но приказал отнять у него огромный нож, о котором только что рассказали офицеры стражи, а заодно и всякое другое оружие, если оно будет найдено при обыске.
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Джонатан Свифт
© Михайлов М., сокращённый пересказ, 2014
© Слепков А. Г., ил., 2014
© ООО «Издательство АСТ», 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес
* * *
Гулливер в стране лилипутов
Глава 1
* * *
Ранним майским утром от пристани бристольского порта отчалил трёхмачтовый бриг «Антилопа».
Корабельный врач Лемюэль Гулливер смотрел с кормы на берег в подзорную трубу.
Его жена и двое детей, Джонни и Бетти, привыкли провожать главу семьи в плавание – ведь больше всего на свете он любил путешествовать.
Уже в школе Лемюэль с особым усердием изучал те науки, которые в первую очередь необходимы моряку – географию и математику. А на деньги, присылаемые отцом, покупал в основном книги о дальних странах и мореходные карты.
Мечты о море не покидали его и во время учёбы у знаменитого лондонского врача. Гулливер занимался медециной так прилежно, что, окончив обучение, сразу смог устроиться судовым врачом на корабль «Ласточка». После трёх лет плавания он два года жил в Лондоне и за это время успел совершить несколько дальних путешествий.
Гулливер всегда брал с собой много книг, чтобы читать их во время плавания. Сходя на берег, он с любопытством присматривался к жизни местного населения, знакомился с обычаями, нравами, пробовал изучать языки. И обязательно записывал все свои наблюдения.
Вот и теперь, отправляясь к Южному океану, Гулливер взял с собой толстую записную книжку. В ней появилась первая запись:
Глава 2
Уже несколько месяцев длилось плавание «Антилопы». Попутные ветры раздували паруса, погода была ясная, и всё шло хорошо.
Но когда судно направлялось в сторону Восточной Индии, налетела страшная буря. Корабль сбился с курса, волны швыряли его, как ореховую скорлупку. Так продолжалось несколько дней.
Снасти корабля были повреждены. Вдобавок ко всему запасы пищи и пресной воды в трюме закончились. Измученные моряки начали умирать от истощения и жажды.
И однажды в бурную ночь шторм погнал «Антилопу» прямо на скалы. Ослабевшие руки матросов не могли справиться с управлением, и корабль в щепки разбился об утёс.
Лишь пять человек вместе с Гулливером сумели спастись в шлюпке. Но буря всё не утихала, и их ещё долго носило по волнам, которые вздымались всё выше и выше.
Наконец самый высокий вал поднял шлюпку и опрокинул её.
Когда Гулливер вынырнул на поверхность, шторм как будто начал ослабевать. Но, кроме него, никого среди волн не было видно – все его спутники утонули.
Тут Гулливеру показалось, что его несёт приливом. Изо всех сил он начал грести по течению, время от времени пытаясь нащупать дно. Намокшая одежда и разбухшие башмаки мешали плыть, он начал захлёбываться… и вдруг ноги его коснулись отмели!
Последним усилием Гулливер встал на ноги и, шатаясь, двинулся по песку. Он еле держался на ногах, но идти с каждым шагом становилось всё легче. Вскоре вода уже доходила только до колен. Однако отмель была очень пологой, и брести по мелководью пришлось ещё довольно долго.
Но вот наконец он ступил на твёрдую землю.
Добравшись до лужайки, поросшей очень низкой и мягкой травкой, обессиленный Гулливер лёг, подложил ладонь под щёку и тут же заснул.
Глава 3
Проснулся Гулливер от того, что солнце светило ему прямо в лицо. Он хотел было прикрыться ладонью, но почему-то не смог поднять руку; попытался встать, но что-то мешало ему даже пошевельнуться или хотя бы поднять голову.
Скосив глаза, Гулливер увидел, что он весь с головы до ног опутан, будто паутиной, тонкими верёвочками, накрученными на вбитые в землю колышки. Привязаны были даже пряди его длинных волос.
Он лежал, словно рыба, запутавшаяся в неводе.
«Должно быть, я ещё не проснулся», – решил Гулливер.
Вдруг он почувствовал, как что-то вскарабкалось по его ноге, пробежало по туловищу и остановилось на груди. Гулливер опустил глаза – и что же он увидел?
Перед его подбородком стоял человечек – крохотный, но самый настоящий, в диковинной одежде, да ещё с луком в руках и колчаном за плечами! И он был не один – вслед за ним влезли ещё несколько таких же вооружённых малышей.
Гулливер вскрикнул от изумления. Человечки заметались по его груди, спотыкаясь о пуговицы, и кубарем скатились на землю.
Некоторое время никто не тревожил Гулливера, но возле его уха всё время раздавались звуки, похожие на стрекот насекомых.
Вскоре человечки, видимо, пришли в себя и вновь взобрались по ногам и рукам лежащего на спине великана. Самый отважный из них осмелился дотронуться копьем до его подбородка и отчётливо пропищал:
– Гекина дегуль!
– Гекина дегуль! Гекина дегуль! – такими же комариными голосами подхватили со всех сторон.
Хоть Гулливер и знал несколько иностранных языков, эти слова он слышал впервые.
Лежать ему пришлось долго. Когда Гулливер почувствовал, что конечности его совсем затекли, он попробовал освободить левую руку. Но едва ему удалось вырвать из земли колышки с верёвками и поднять руку, как снизу раздался тревожный писк:
– Тольго фонак!
И тут же десятки острых, как булавки, стрел вонзились ему в руку и в лицо.
Гулливер едва успел зажмурить глаза и решил больше не рисковать, а дождаться ночи.
«В темноте проще будет освободиться», – рассудил он.
Однако дождаться темноты ему не довелось.
Справа от него послышался стук молоточков по дереву. Длился он почти час. Повернув голову настолько, насколько позволяли колышки, Гулливер увидел возле правого плеча свежеструганый помост, к которому маленькие плотники приколачивали лестницу.
Через несколько минут по ней поднялся человечек в высокой шляпе и длиннополом плаще. Его сопровождали два охранника с копьями.
– Лангро дегюль сан! – трижды прокричал человечек и развернул свиток размером с ивовый листок.
Тут же полсотни малышей окружили голову великана и отвязали от колышков его волосы.
Повернув голову, Гулливер принялся слушать. Человечек читал очень долго, потом ещё что-то говорил, опустив свиток. Ясно было, что это важная персона, скорее всего, посол здешнего правителя. И хотя Гулливер не понял ни слова, он кивнул и приложил свободную руку к сердцу. А поскольку он чувствовал сильный голод, то первым делом решил попросить какой-нибудь еды. Для этого он приоткрыл рот и поднёс к нему палец.
Судя по всему, вельможа понял этот простой знак. Он спустился с помоста, и по его команде к лежащему Гулливеру приставили несколько лестниц.
Меньше чем через полчаса по ступенькам стали подниматься носильщики, нагруженные корзинами с едой. Это были целые окорока размером с грецкий орех, булки не крупнее фасоли, жареные цыплята меньше нашей пчелы.
Проголодавшийся Гулливер разом проглотил два окорока и три булки. За ними последовали несколько жареных быков, вяленых баранов, дюжина копчёных поросят и несколько десятков гусей и кур.
Когда корзины опустели, к руке Гулливера подкатили две огромные бочки – каждая величиной со стакан.
Гулливер вышиб из каждой днище и залпом осушил одну за другой.
Потрясённые человечки заахали и жестами попросили гостя сбросить пустые бочки на землю. Гулливер улыбнулся и подбросил обе разом. Бочки, кувыркаясь, взлетели вверх, с треском грянулись о землю и раскатились в стороны.
В толпе раздались громкие крики:
– Бора мевола! Бора мевола!
А Гулливера после выпитого вина потянуло в сон. Он смутно чувствовал, как человечки снуют по его груди и ногам, съезжают с боков, словно с горки, дёргают за пальцы и щекочут его наконечниками копий.
Гулливеру хотелось стряхнуть с себя этих шутников, чтобы не мешали спать, но он пожалел этих гостеприимных и щедрых человечков. В самом деле, было бы жестоко и неблагородно переломать им руки-ноги в благодарность за угощение. И, кроме того, Гулливера восхищала необычайная храбрость этих крох, резвившихся на груди великана, который любого из них мог бы лишить жизни одним щелчком.
Он решил не обращать на них внимание и вскоре заснул сладким сном.
Хитрые человечки только этого и ждали. Они заранее подсыпали в вино сонного порошка, чтобы усыпить своего огромного пленника.
Глава 4
Страна, в которую буря занесла Гулливера, называлась Лилипутия. Жили в ней лилипуты.
Всё здесь было такое же, как у нас, только очень маленькое. Самые высокие деревья были не выше нашего куста смородины, самые большие дома были ниже стола. И, разумеется, никто из лилипутов прежде не видал таких великанов, как Гулливер.
Узнав о нём, император Лилипутии приказал доставить его в столицу. С этой целью Гулливера и пришлось усыпить.
Полтысячи плотников за несколько часов соорудили огромную повозку на двадцати двух колёсах. Теперь предстояло самое трудное – погрузить на неё великана.
Находчивые лилипутские инженеры придумали, как это сделать. Повозку подкатили к самому боку Гулливера. Затем вкопали в землю восемьдесят столбов с блоками наверху и пропустили через блоки толстые канаты с крючьями на конце. Хотя канаты были не толще нашей бечёвки, но их было много, и они должны были выдержать.
Туловище, ноги и руки спящего крепко обвязали, потом зацепили повязки крючьями, и девятьсот отборных силачей начали тянуть канаты через блоки.
После часа неимоверных усилий они сумели поднять Гулливера на полпальца, ещё через час – на палец, дальше дело пошло быстрее, и ещё через час великана взвалили на повозку.
Запрягли в неё полторы тысячи лошадей-тяжеловозов, каждая размером с крупного котёнка. Всадники взмахнули плётками, и всё сооружение медленно двинулось в направлении главного города Лилипутии – Мильдендо.
А Гулливер за время погрузки так и не проснулся. Пожалуй, он проспал бы и всю дорогу, если бы не один из офицеров императорской гвардии.
Вот что произошло.
У повозки отвалилось колесо. Пришлось остановиться, чтобы вернуть его на место. В это время несколько молодых военных из сопровождения захотели поближе взглянуть в лицо спящему великану. Двое из них забрались на повозку возле его головы, а третий – тот самый гвардейский офицер – не слезая с лошади, привстал в стременах и концом своего копья пощекотал ему левую ноздрю. Гулливер сморщился и…
– Апчхи! – разнеслось по окрестности.
Смельчаков будто ветром сдуло. А проснувшийся Гулливер услышал топот копыт, возгласы всадников и догадался, что его куда-то везут.
Весь оставшийся путь он рассматривал диковинную природу страны, в которой оказался.
А везли его целый день. Взмыленные тяжеловозы без отдыха тащили свой груз. Лишь после полуночи повозку остановили, а лошадей выпрягли, чтобы накормить и напоить.
До самого рассвета связанного Гулливера охраняла тысяча гвардейцев, половина – с факелами, половина – с луками наготове. Стрелкам было приказано: если великан вздумает пошевелиться – выпустить ему прямо в лицо пятьсот стрел.
Ночь прошла спокойно, а едва наступило утро, вся процессия продолжила свой путь.
Глава 5
Гулливера привезли к старому за́мку, стоявшему неподалёку от городских ворот. В замке уже давно никто не жил. Это было самое большое здание в городе – и единственное, в котором мог бы поместиться Гулливер. В главном зале он даже сумел бы вытянуться во весь рост.
Именно здесь император и решил поселить своего гостя.
Однако сам Гулливер об этом ещё не знал, он пока был привязан к своей повозке. Хотя конная стража старательно отгоняла от неё зевак, сбежавшихся на площадь перед замком, всё же многим удалось прогуляться по лежащему великану.
Вдруг Гулливер почувствовал, как что-то легонько стукнуло его по щиколотке. Приподняв голову, он увидел, как несколько кузнецов в чёрных фартуках орудуют микроскопическими молоточками. Они заковывали его в цепи.
Всё было продумано очень тщательно. Несколько десятков цепей, похожих на цепочки для ручных часов, одним концом приковали к кольцам, вкрученным в стену замка, другими концами обхватили ногу великана, а на щиколотке замкнули каждую из них висячим замком. Цепи были достаточно длинными, чтобы Гулливер мог гулять перед замком и вползать в него.
Когда кузнецы закончили свою работу, стражники перерезали верёвки, и Гулливер поднялся во весь рост.
– О-о-о! – завопили лилипуты. – Куинбус Флестрин! Куинбус Флестрин!
На лилипутском языке это означало: «Человек-Гора! Человек-Гора!»
Для начала Гулливер внимательно посмотрел себе под ноги, чтобы кого-нибудь не раздавить, и только затем поднял глаза и огляделся.
Наш путешественник побывал во многих странах, но такой красоты не видал нигде. Леса и поля здесь были похожи на лоскутное одеяло, луга и сады напоминали цветущие клумбы. Реки извивались серебристыми ленточками, а расположенный неподалёку город казался игрушечным.
Между тем у ног великана кипела жизнь. Здесь собралась чуть ли не вся столица. Уже не сдерживаемые стражниками горожане сновали между его башмаками, трогали пряжки, стучали по каблукам – и все, конечно, задирали головы, роняя шапки и не переставая изумлённо ахать.
Мальчишки наперебой спорили, кто добросит камень до носа великана. А люди серьёзные рассуждали, откуда могло появиться такое существо.
– В одной древней книге сказано, – сообщил бородатый учёный, – что много веков назад на сушу выбросило гигантское страшилище. Полагаю, что Куинбус Флестрин тоже вынырнул из глубины океана.
– Но если так, – возразил ему другой бородач, – то где же у него плавники и жабры? Нет, скорее уж Человек-Гора спустился к нам с Луны.
Даже самые образованные здешние мудрецы ничего не знали о других землях и потому считали, что везде живут одни лилипуты.
Во всяком случае, сколько они не качали головами и не теребили бороды, к общему мнению им придти не удалось.
Но вот вооружённые всадники снова начали разгонять толпу.
– Пеплам селян! Пеплам селян! – вскрикивали они.
На площадь выкатилась золочёная шкатулка на колёсах, запряжённая четвёркой белых лошадей.
Рядом тоже на белом коне ехал человечек в золотом шлеме с пером. Он подскакал к самому башмаку Гулливера и поднял коня на дыбы. Тот испуганно дёрнулся, увидев великана, захрапел и чуть не сбросил седока. Но подбежавшие стражники взяли коня под уздцы и отвели в сторону.
Всадником на белом коне был не кто иной как император Лилипутии, а в карете сидела императрица.
Четыре пажа развернули бархатный ковёр размером с дамский платочек, установили на нём позолоченное кресло и распахнули дверцы кареты. Императрица сошла на ковёр и уселась в кресло, а вокруг неё на приготовленные скамеечки, расправив платья, уселись придворные дамы.
Вся многочисленная свита была так разряжена, что площадь стала напоминать расшитую замысловатым узором цветастую восточную шаль.
Между тем император сошёл со своего коня и в сопровождении телохранителей обошёл несколько раз вокруг ног Гулливера.
Из почтения к главе государства, а также с тем, чтобы получше его рассмотреть, Гулливер прилёг на бок.
Его императорское величество был выше своих приближённых на целый ноготь и, по-видимому, считался в Лилипутии очень высоким человеком.
Он был одет в пёструю мантию, а в руке держал обнажённую шпагу, похожую на зубочистку. Ножны её были усыпаны бриллиантами.
Император поднял голову и что-то произнёс.
Гулливер догадался, что его о чём-то спрашивают и на всякий случай вкратце сообщил, кто он и откуда. Но его величество только пожал плечами.
Тогда путешественник повторил то же самое по-голландски, по-гречески, по-латыни, по-французски, по-испански, по-итальянски и по-турецки.
Однако правителю Лилипутии эти языки были, как видно, незнакомы. Всё же он благосклонно кивнул гостю, вскочил на поданного ему коня и поскакал назад во дворец. А за ним отбыла императрица в золотой карете вместе со всей свитой.
А Гулливер остался ждать – сам не зная чего.
Глава 6
Конечно, посмотреть на Гулливера хотелось всем. И под вечер к замку стянулись буквально все жители города и все окрестные поселяне.
Вокруг Человека-Горы была выставлена двухтысячная стража – следить за великаном, а также не подпускать к нему излишне любопытных граждан. Но всё же несколько горячих голов прорвались через оцепление. Кто-то из них швырял в него камнями, а некоторые даже начали стрелять вверх из луков, целясь в пуговицы жилета. Одна из стрел оцарапала Гулливеру шею, а другая едва не воткнулась в левый глаз.
Разгневанный начальник стражи велел поймать хулиганов. Их связали и хотели увести, но потом возникла мысль отдать их Человеку-Горе – пусть он сам их накажет. Это, наверное, будет страшнее самой жестокой казни.
Шестерых перепуганных пленников начали подталкивать копьями к ногам Куинбуса Флестрина.
Гулливер наклонился и ладонью сгрёб всю группу. Пятерых он посадил в карман камзола, а шестого бережно взял двумя пальцами и поднёс к глазам.
Обезумевший от страха человечек заболтал ножками и жалобно запищал.
Гулливер улыбнулся и вынул из кармана перочинный нож. Увидев оскаленные зубы и гигантский нож, несчастный лилипут закричал благим матом, а толпа внизу умолкла в ожидании самого страшного.
А Гулливер тем временем перерезал ножиком верёвки и поставил дрожащего человечка на землю. Так же он поступил и с остальными пленниками, ждавшими своей участи у него в кармане.
– Глюм глефф Куинбус Флестрин! – вскричала вся площадь. Это означало: «Да здравствует Человек-Гора!»
Тут же начальник стражи послал двух офицеров во дворец, чтобы они доложили императору обо всём, что случилось на площади перед замком.
Глава 7
Как раз в это время в зале для тайных совещаний дворца Бельфаборак император вместе с министрами и советниками решал, как поступить с Гулливером. Споры длились уже девять часов.
Одни считали, что Гулливера надо немедленно умертвить. Если Человек-Гора порвёт цепи, он легко растопчет всю Лилипутию. Но даже если он не убежит, всей империи грозит голод, потому что великан съедает больше, чем тысяча семьсот двадцать восемь лилипутов – такой точный подсчёт произвёл один математик, специально приглашённый на совещание.
Другие были против умерщвления, но только потому, что от разложения такого огромного покойника в стране непременно начнётся эпидемия.
Тогда слова попросил государственный секретарь Рельдрессель. Он предложил не убивать Гулливера хотя бы до тех пор, пока не будет достроена новая крепостная стена вокруг столицы. Ведь если он столько ест, то и работать сможет как тысяча семьсот двадцать восемь лилипутов.
А в случае войны сможет заменить несколько армий и крепостей.
Выслушав секретаря, император одобрительно кивнул.
Но тут с места поднялся командующий флотом Лилипутии адмирал Скайреш Болголам.
– Да, Человек-Гора очень силён. Но как раз поэтому его и нужно поскорее убить. А вдруг он во время войны перейдёт на сторону врага? Так что покончить с ним надо сейчас, пока он ещё у нас в руках.
Адмирала поддержали казначей Флимнап, генерал Лимток и генеральный прокурор Бельмаф.
Сидя под своим балдахином, его величество улыбнулся адмиралу и опять кивнул, но не один раз, как секретарю, а дважды. Это значило, что речь Болголама ему понравилась ещё более.
Таким образом, судьба Гулливера была решена.
В эту минуту дверь открылась, и в тайную залу вошли два офицера, посланные начальником стражи. Преклонив колени перед императором, они рассказали о том, что произошло на площади.
После того, как все узнали о добросердечии Человека-Горы, слова вновь попросил государственный секретарь Рельдрессель.
На сей раз он говорил горячо и долго, уверяя собравшихся в том, что Гулливера не стоит опасаться и что живой великан принесёт Лилипутии гораздо больше пользы, чем мёртвый.
Тогда император, подумав, согласился помиловать Гулливера, но при условии, что у него отберут тот огромный нож, о котором упомянули офицеры, а также и всякое другое оружие, которое найдут при обыске.
Глава 8
Для проведения обыска к Гулливеру были посланы два государственных чиновника. Они жестами объяснили ему, чего хочет от него император.
Гулливер не возражал. Взяв обоих чиновников в руки, он опускал их во все карманы по очереди и доставал по их требованию то, что они там находили.
Правда, один карман, потайной, он от них скрыл. Там лежали очки, подзорная труба и компас. Больше всего он боялся лишиться именно этих предметов.
Обыск длился целых три часа. С помощью фонаря чиновники обследовали карманы Гулливера и составляли опись найденных предметов.
По завершении осмотра последнего кармана они попросили спустить их на землю, раскланялись и немедленно доставили свою опись во дворец.
Вот её текст, впоследствии переведённый Гулливером:
«ОПИСЬ ПРЕДМЕТОВ,
найденных в карманах Человека-Горы.
1. В правом кармане кафтана лежал большой кусок грубого холста, размером сравнимый с ковром парадной залы императорского дворца.
2. В левом кармане помещался огромный металлический сундук с крышкой, которую мы не смогли даже приподнять. Когда Человек-Гора по нашему требованию открыл крышку, один из нас залез внутрь и по колени погрузился в неизвестный жёлтый порошок. Клубы этого порошка, поднявшиеся вверх, вынудили нас чихать до слёз.
3. В правом кармане штанов нами обнаружен огромный нож. Его высота, если поставить его стоймя, превышает рост человека.
4. В левом кармане штанов мы увидели непонятного назначения машину из дерева и металла. Из-за больших размеров и тяжести мы не смогли её как следует осмотреть.
5. В правом верхнем кармане жилета найдена большая стопка прямоугольных одинаковых по размеру листов из неизвестного белого и гладкого материала, непохожего на ткань. Вся стопка по одной стороне прошита толстыми верёвками. На верхних листах мы обнаружили чёрные значки – видимо, это записи на неизвестном нам языке. Каждая буква размером примерно с ладонь.
6. В левом верхнем кармане жилета помещалась сеть, похожая на рыболовную, но сшитая в виде мешка и имеющая застёжки – такие, какие бывают у кошельков.
В ней лежат круглые и плоские диски из металлов красного, белого и жёлтого цвета. Красные, самые большие, вероятно, из меди. Они очень тяжёлые, поднять любой из них можно только вдвоём. Белые – скорее всего, серебряные, размером поменьше, напоминают щиты наших воинов. Жёлтые – несомненно, золотые. Хотя они и меньше других, но зато самые увесистые. Если золото не фальшивое, они стоят огромные деньги.
7. Из правого нижнего кармана жилета свешивается металлическая цепь вроде якорной. Одним концом она прицеплена к большому круглому и плоскому предмету из того же металла – видимо, из серебра. Для чего он служит, непонятно. Одна стенка выпуклая и сделана из прозрачного материала. Сквозь неё видны двенадцать черных знаков, расположенные по кругу, и две металлические стрелы разной длины, укреплённые в центре.
Внутри предмета, по-видимому, сидит какое-то животное, которое равномерно стучит то ли хвостом, то ли зубами. Видя наше недоумение, Человек-Гора, как мог, объяснил нам, что без этого устройства он бы не знал, когда ему ложиться спать, а когда подниматься, когда начинать работу и когда заканчивать.
8. В левом нижнем кармане жилета мы нашли нечто похожее на часть ограды дворцового парка. Прутьями этой решётки Человек-Гора расчёсывает волосы.
9. Завершив осмотр камзола и жилета, мы обследовали ремень Человека-Горы. Сделан он из кожи какого-то гигантского животного. С левого бока на ремне висит меч впятеро длиннее среднего человеческого роста, а с левого – мешок с двумя отделениями, в каждое из которых легко влезли бы по три взрослых лилипута.
В одном отделении лежит множество гладких чёрных шаров из тяжёлого металла размером с человеческую голову, а другое наполнено какими-то чёрными зернами. На ладони их можно было бы уместить несколько десятков.
Такова полная опись предметов, найденных при обыске у Человека-Горы.
Во время обыска вышеупомянутый Человек-Гора держался вежливо и всячески помогал его проведению».
Этот документ чиновники скрепили печатью и поставили свои подписи:
Клефрин Фрелок. Марси Фрелок.