Виталия воловича. Виталий Волович: ​«Я рисовал – следовательно, я любил

советский и российский художник, график. Народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств.

«Виталий Волович — личность легендарная, овеянная славой, мифами, поклонением. Можно сказать, что пока в Екатеринбур­ге живет Волович, у города есть будущее». Так образно характе­ризует художника его друг и кол­лега Миша Брусиловский. Дей­ствительно, только библиогра­фия работ о нём на русском язы­ке насчитывает несколько стра­ниц, а список выставок у нас и за рубежом, в которых он участво­вал, и перечислить невозможно. Творения художника представлены в музеях Велико­британии, Германии, Чехии, во многих частных коллекциях. Какое же счастье, что в экспозиции музея графи­ки нашего города есть прекрасная коллекция работ Виталия Михайловича!

Волович принадлежит к поко­лению людей, чье детство при­шлось на тяжелые тридцатые годы, а ранняя юность со­впала с трагическими для страны годами войны. Его поколение рано узнало горе и рано повзрослело. Виталий Михайлович вы­рос в семье, где много чи­тали, его матушка и отчим были писателями, у них была прекрасная по тем временам библиотека. Лю­били здесь музыку и театр, одно время он даже хотел стать артистом, но судьба распорядилась иначе.

Сразу после окончания Свердловского художе­ственного училища ему пришлось зарабатывать на жизнь. Тогда все жили не­богато, но творческая жизнь интеллигенции того времени была на удивление интересной: в сороковые годы Свердловск был своеобраз­ной духовной Меккой. Сюда с ок­купированных и прифронтовых территорий были вывезены зна­чительные художественные цен­ности, многие творческие орга­низации и целые театральные коллективы.

Судьба каждого большого та­ланта складывается непредска­зуемо и лишь в конце пути вдруг оказывается, что все события в его жизни имели строго опреде­ленный смысл. Вот и выходит, что книгочей и интеллектуал Волович неслучайно начал свой творчес­кий путь с иллюстрирования притч и народных сказок. Это не его воля: таково веление судьбы. Оформление сказок народов мира и особенно уральских ска­зов П.Бажова «Малахитовая шка­тулка» заложили надежный фун­дамент его будущих успехов.

Настоя­щий же успех пришел к нему на Международной выставке книги в Лейпциге в 1965 году, где он представил оформлен­ную и проиллюстрированную им шотландскую балладу Р.Стивенсона. Это романти­ческое произведение, люби­мое им с детства, как-то уди­вительно легло на душу и сер­дце молодого художника. Ил­люстрации к балладе «Вереско­вый мед» ещё как бы продолжа­ют традиции, отработанные на сказочных сериях, но смысловой акцент уже смещается в соци­альную сферу. За эту работу ху­дожник получил свою первую ве­сомую награду — серебряную ме­даль. Во второй половине 60-х и на­чале 70-х годов в издательстве «Художественная литература» одна за другой выходят трагедии Шекспира «Отелло» и «Ричард III» с иллюстрациями В.Воловича, в которых поднимаются вечные темы, волнующие человечество: любви и ненависти, верности и предательства, и страшная тема борьбы за власть.

Удивительно, что для каждой книги, иллюстра­ции к которой он рисует, В.М. Волович находит адекватные только этому произведению изобрази­тельные средства и техни­ку исполнения, характери­зующие эпоху, героев и отношения между ними: такое под силу лишь великому масте­ру. Так, иллюстрации к «Ричарду III» исполне­ны в жесткой манере гравюры на металле, и стиль этот как нельзя лучше характеризует жестокую эпоху династичес­ких войн средневековой Анг­лии, а оформление средневе­ковой легенды о любви рыца­ря Тристана и королевы Изольды в пересказе Ж. Бедье исполнено в технике литогра­фии, живописной и мягкой. В книге Волович строит свой, равновеликий гению Шекспира, театр героев трагедии и характеризует их так точно, что, увидев их раз, никогда не забу­дешь и уж точно ни с кем не спутаешь.

Названные работы мастера, ес­тественно, имели большой общественный резонанс, так как были актом большого гражданс­кого мужества. В художествен­ном же отношении они явились бесспорным вкладом в развитие всего советского искусства, о чем свидетельствует пресса того времени и прекрасная книга о творчестве В. Воловича московско­го журналиста Ольги Вороновой, вышедшая в издательстве «Со­ветский художник» в 1973 году. И ещё об одной особенности его творчества хочется сказать: о рыцарском служении художни­ка добру и красоте. В дебри ка­ких бы чудовищных эпох ни по­гружалась его исследовательс­кая мысль, в сердце художника всегда живет антитеза всем ужа­сам мира, и чаще всего он во­площает ее в образе Женщины. Кем бы она ни была — Прекрас­ной Дамой Средневековья, вер­ной Дездемоной, поверженной жертвой завоевателей или пре­лестной соблазнительницей — она всегда прекрасна. И этому принципу художник никогда не изменял. Он — Рыцарь без страха и упрека.

Виталий Михайлович прошёл большой творческий путь, и путь этот был труден, так как шёл он всегда в гору. Однако творчес­кая судьба вела его удивитель­но последовательно от сказов и романтических баллад к шедев­рам мировой классической ли­тературы, от сочинения соб­ственных притч, в графических сериях, к постижению космичес­ких основ мироздания, так ост­ро прозвучавших в иллюстраци­ях к шедевру отечественной ли­тературы «Слово о полку Игореве» и в живописных произведе­ниях последних лет.

Без всякого сомнения, у уральского художника все есть — талант, мастерство, а в душе его, как в юности, звучит космическая му­зыка сфер. Он понимает, что ему и многим из его сверстников в какой-то степени повез­ло, что молодость пришлась на времена хотя и ненавидимые из-за идеологического удушья, но одновременно художники чувствовали поддержку государства. Во всяком случае, мастерские давали. А это немало.

Его работоспособность и самодисциплина поразительны, они ошеломляют до немоты многочисленных гостей его мастерской. Мастерская (или ателье, как сказали бы иностранцы) для самого маэстро и мастерская для посетителей-гостей - вещи разные. Для Виталия Михайловича «Мастерская» - это и Дом, и Любовь, и Пы­точная, Библиотека, Мир, Космос, - его, только его пространство, которое им создано, обжито, «надышано», по его определению.

Вообще, он красив и гармоничен, хотя ничто не вызывает у него такого сопротивления и смеха, как признание его красивым. Но на самом деле он красив особой красотой: гармонией высокого роста; сутулой, но лад­ной фигурой; силой больших мужских натруженных рук; мелодикой речи; той особой нежностью, «воловической» тонкостью, рафинированностью и дели­катностью, мягкостью внимательных глаз, что и есть, наверное, внутренняя музыка его души.

Художники должны жить дол­го, чтобы увидеть, осмыслить и понять свою эпоху и высказать свое суждение о ней. Мы помним, что самые великие художники мыслители — Леонардо да Вин­чи, Микеланджело и Тициан жили долго, и их суд над своей эпохой был, наверное, самым объектив­ным и всеобъемлющим. Нам по­везло. Виталий Михайлович -человек книжный, редкостно образованный и культурный — не судит нашу эпоху. Он понимает, что на это имеет право лишь Все­вышний. Волович — художник книги, он привязан к тексту и фиксирует эпохи, часто очень от­даленные от нас по времени. Но как фиксирует! В воображении часто возникает как бы парал­лельный мир, переносящий нас из тех далеких эпох в современ­ность, заставляющий нас думать о себе и о своем месте в этом мире.

За большой личный вклад в развитие культуры и искусства города, формирование уникальных коллекций Ирбитского государственного музея изобразительных искусств, эстетическое воспитание подрастающего поколения Воловичу Виталию Михайловичу 28 августа 2008 года присвоено звание Почетного гражданина города Ирбита.

6 июня 2018 г. Правительство Свердловской области отметило академика РАХ, народного художника РФ В.М. Воловича званием «Почётный гражданин Свердловской области».

Зав. методико – библиографическим отделом

МКУК «Библиотечная система» Е.А. Зверева

Список литературы:

Волович, В. М. Парад-алле: графика, рисунок, акварель, гуашь, офорт, шелкография: [альбом] / Виталий Волович. — Екатеринбург: Автограф, 2011. — С. 350.

Решетникова, Н. Большой художник // Урал. – 2002. — № 8. – 253 – 255.

Виталий Михайлович Волович (род. 1928) - советский и российский художник, график. Народный художник России (2016), Заслуженный художник РСФСР (1973), действительный член РАХ (2012).

Биография

Виталий Волович родился 3 августа 1928 года, в Спасске-Дальнем, Приморского края в писательской семье. Мать, Клавдия Владимировна Филиппова (1902-1950) - журналистка (сотрудничала с «Уральским рабочим», «Уральским современником», «Литературным альманахом»), писательница (повести «В гимназии» (1938), «Между людьми» (1940)). Отчим, Константин Васильевич Боголюбов (1897-1975) - писатель, литературовед, исследователь уральской литературы. В 1932 году семья переезжает в Свердловск.

После окончания в 1948 году Свердловского художественного училища Волович начал сотрудничать со Среднеуральским книжным издательством: оформляет обложки книг Н. Куштум «Сторона моя родная» (1953), Б. Дижур «Раздумья» (1954), М. Пилипенко «Дороги» (1955) и др. К наиболее ярким работам этого периода можно отнести иллюстрации к «Кладовой солнца» М. Пришвина, которые одобрил сам писатель: «„Кладовую солнца“ издавали бесчисленное количество раз разные страны, и у меня на полке „Кладовые“ всех размеров и цветов. Но Ваша - лучшая»

Первые работы создавались в технике перового рисунка тушью, затем художник обращается к технике линогравюры, офорта, литографии, книжной и станковой графике; в последнее время использует темперу, акварель, гуашь. Стилистическое своеобразие определяется экспрессивностью, выразительностью линий и штриховки, тягой к монументальности.

Известность Воловичу принесли иллюстрации средневековой литературы: «Слова о полку Игореве», «Ричарда III», «Романа о Тристане и Изольде» и других произведений.

С 1952 года Виталий Волович участвует в художественных выставках, первые работы были выставлены в Ирбите (Свердловская область). В 1956 году принят в Союз художников СССР.

Работы Виталия Воловича находятся в музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве, Пражской национальной галерее, Моравской галерее в г. Брно, в музее современного искусства в Кельне, в музее И. В. Гете в Веймаре, галереях Екатеринбурга, Саратова, Новосибирска, Перми, Государственной Третьяковской галерее, Государственном русском музее Санкт-Петербурга, Екатеринбургской галерее современного искусства и др.; в частных собраниях России, Америки, Германии, Франции, Израиля, Австрии, Испании и т. д.

В настоящее время (2009 год) Виталий Волович живёт и работает в Екатеринбурге.

Признание и награды

• 1973 - Заслуженный художник РСФСР
• 1995 - лауреат премии имени Г. С. Мосина
• 1999 - лауреат премии губернатора Свердловской области за выдающиеся достижения в области литературы и искусства
• 2005 - Золотая медаль Российской академии художеств за серию графических листов к трагедии Эсхила «Орестея»
• 2007 - Член-корреспондент Российской академии художеств
• 2007 - Почётный гражданин города Екатеринбурга
• 2008 - в Екатеринбурге установлена скульптурная группа «Горожане. Разговор», изображающая трёх знаменитых уральских художников Виталия Воловича, Миши Брусиловского и Германа Метелёва
• 2008 - Почётный гражданин города Ирбита
• 2012 - Академик Российской Академии художеств.
• 2016 - Народный художник России.

А также многочисленные медали и дипломы всероссийских, всесоюзных и международных смотров искусства книги.

Творчество

Циклы

• «Цирк»
• «Женщины и монстры»
• «Средневековые мистерии»
• «Иерусалим» (1995)
• «Екатеринбург» (1997)

Иллюстрации

• «Слово о полку Игореве»
• «Орестея» Эсхила
• «Ричард III», «Отелло» Шекспира (1972. Офорт.)
• «Роман о Тристане и Изольде» Ж. Бедье (1972. Автолитография)
• «Эгмонт» И. В. Гёте (1980)
• «Страх и отчаяние в Третьей империи» Б. Брехта (1970. Офорт)
• Ирландские саги
• Сказы П. П. Бажова

Родился в писательской семье 3 августа 1928 г. в городе Спасск-Дальний Приморского края. Мать художника, писательница Клавдия Владимировна Филлипова, отца же Виталию Воловичу заменил отчим. Родного отца Виталий Михайлович ни разу не видел.

Когда В.М. Воловичу исполнилось 4 года, он с матерью переехал в Свердловск (современный Екатеринбург), где и рос Виталий Михайлович. В Свердловске мать художника вышла замуж за писателя Константина Васильевича Боголюбова – отчима В. М. Воловича.

С детства ему были привиты любовь и интерес к литературе и истории, но страсть к рисованию была у него всегда. Родители всегда поощряли мальчика и поддерживали желание стать художником. Поэтому долго определяться с профессией Виталию Михайловичу не пришлось.

В 1948 году В.М. Волович закончил Свердловское художественное училище, после чего началась его работа со Среднеуральским книжным издательством, журнал «Уральский следопыт», где Виталий Волович занимался обложками и иллюстрациями к книгам. Первой его работой в издательстве были иллюстрации к рассказу «Суворовец».

По признанию художника это первое задание было «первым позором в жизни», так как его рисунки долго не принимали, приходилось переделывать помногу раз, в итоге работы были приняты лишь из-за того что издание уже шло в набор, а не потому что работы понравились издателю.

После выполнения задания Виталий Михайлович дал себе слово не работать больше с издательствами, но спустя год он все же пересмотрел свое решение. Виталий Волович стал рисовать для журналов, путеводителей, справочников.

Поступить после училища в институт Виталий Михайлович не смог – его мать заболела туберкулезом, от чего и умерла в возрасте 48 лет.

Виталий Волович не воспринимал иллюстрации книг всерьез – отдавал предпочтение станковой графике и живописи до тех пор, пока ему не предложили проиллюстрировать книгу М. М. Пришвина «Кладовая солнца», после которой Пришвин лично поблагодарил Воловича за проделанную работу: «Кладовую солнца» издавали бесчисленное количество раз у нас и за рубежом, и у меня на полке «Кладовые» всех размеров и цветов. Но Ваша - лучшая» - такими были слова Пришвина. Именно тогда Виталий Волович понял, что книжная иллюстрация займет важную роль в его жизни.

Однако не всё устраивало Воловича в работе. Художник проиллюстрировал «Чешскую сказку», китайскую сказку «Обезьяна и черепаха», «Малахитовую шкатулку» Бажова. После этих иллюстраций Воловича обвинили в формализме, с которым в то время как раз боролись. Дошло до того, что в издательстве не давали выставить свои работы на выставке. И В.М. Волович уехал в Москву, взяв с собой картины и рисунки. Там ему сразу же предложили проиллюстрировать произведения М.Горького «Песня о соколе» и «Песня о буревестнике». Эта работа художника получила большое количество наград, а затем поступило предложение участвовать в международном конкурсе иллюстраторов в Лейпциге.

Поскольку с детства художнику нравилась эпоха Средневековья (чему поспособствовала огромная библиотека отчима с трудами Брагаузера, Шекспира и т.п.) для конкурса была выбрана «Шотландская баллада» Р.Л. Стивенсона, за которую ему была вручена серебряная медаль.

В 70-е годы заглавную роль в творчестве Воловича играл цирк. Любовь к цирку породила большое количество офортов, иллюстраций. Художник был всецело поглащен яркостью красок. Яркий пример тому серия «Цирк».

Так же в 70-е Виталий Михайлович начал работать с натуры. Теперь во время своих многочисленных путешествий по России и за ее пределами стал создавать самостоятельные станковые пейзажи карандашом и акварелью.

Так же Виталий Волович участвовал в конкурсе, посвященном 150летию И.В. Гёте. Для иллюстрирования была выбрана пьеса «Эгмонт» (1980). Данная работа была удостоена бронзовой медали в Лейпциге.

В 1982 году Виталию Михайловичу была оказана честь иллюстрировать «Слово о полку Игореве» - шедевр русской словесности. Выполняя данную работу Волович проводил параллель с Великой отечественной войной, которую сам прошел. В иллюстрациях к этой книге художник показал антивоенность самой поэмы, тем самым выразив и свою гражданскую позицию.

В постсоветский период, когда можно было свободно выезжать за границу художник старался всё больше работать с натуры, отражая культуру других стран, таких как Франция, Италия, Австрия, Палестина, Германия.

В начале 90-х издательства стали издавать книги без иллюстраций из финансовых соображений, или же и вовсе закрывались за неимением средств. А тем временем Виталий Михайлович мечтал о художественных альбомах. В таком формате изданы книги: «Средневековый роман», «Парад Алле», «Женщины и монстры». Готовится к печати «Корабль дураков».

Есть у В. М. Воловича и живописные циклы. К ним относится цикл «Старый Екатеринбург». Вступление к книге «Старый Екатеринбург» заканчивается так - «Я рисовал следовательно, я любил».

Каждый год художник со своим другом к концу лета выезжал для рисования этюдов и когда не было возможности поехать куда либо они выходили в город. Эти вылазки на природу художник считает лучшим отдыхом.

Так же Виталий Михайлович очень любит музыку и одно время ходил на занятия к одному оперному певцу. Но хобби как такового у него нет: все время занимает работа, и даже на природу этюды рисовать не выбирается.

Виталий Михайлович на свою занятость не жалуется, а напротив считает ее счастьем.

Большое место в творчестве В. М. Воловича занимают офорты.

На все восхищенные удивления художник поясняет, что любит свое дело и получает от своей работы настоящее наслаждение. И тут нельзя не процитировать слова Виталия Михайловича: «Все лучшее, что происходит в моей жизни, происходит в мастерской! Представить не могу, что если бы не было у меня этой профессии, то я бы уже 20 лет был на пенсии и не знал, куда себя деть! Во мне все ликует от недостатка времени и желания бежать в мастерскую, где меня ждет интереснейшая работа, которую я сам себе придумываю. Я спешу сюда с невероятным желанием и ухожу с неохотой».

Важным событием в жизни художника стал выход книги «Мастерская. Записки художника». История написания книги необычна: после смерти своей жены, с которой Виталий Михайлович прожил 47 лет, художник, что бы пережить потерю, стал писать вечерами. Закончив книгу, Виталий Волович отправил ее на электронную почту своему другу. Спустя 2 недели пришло письмо от издательства, в котором был договор. Виталий Волович изложил в книге историю своей жизни. Сам автор рассматривает книгу как «…попытку разобраться в себе, в профессии, может быть, в психологии творчества…»

В работе В. Волович использует такие техники, как линогравюры, офорт, литографии, ныне предпочитает акварель, гуашь, темперу. Его работы можно увидеть в Третьяковской галерее, в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, в Государственном русском музее, а так же в художественных музеях таких городов как: Екатеринбург, Иваново, Нижний Тагил, Ярославль, Пермь, Магнитогорск, Новосибирск, Саратов.

Помимо городов России работы Виталия Воловича есть в Музее современного искусства в Кельне, в Моравской галерее в городе Брно, Пражской национальной галерее, в Музее И.В. Гете и Ф. Шиллера в Веймере. В мемориальном музее В. Шекспира в Англии и во многих других, как частных, так и государственных собраниях России, Германии, Франции, Австрии, Италии, Израиля, Испании и США. Наиболее полное собрание работ художника находится в Ирбитском государственном музее изобразительных искусств.

«Виталий Волович личность легендарная, овеянная славой, мифами, поклонением. Можно смело сказать, пока в Екатеринбурге живет Волович, у города есть будущее. Трудно найти фамилию, которая бы так подходила ее носителю. Высокий мужик, немного сутулый, руки — здоровенные клешни, большие очки сидят на большом горбатом носу. Человек в высшей степени умный, но интеллект расходует в зависимости от обстоятельств и степени подготовки собеседника. Обожает нравиться женщинам и действительно нравится. В компании человек азартный, шумный, веселый, остроумный, дуэлянт в споре. Художник с мировым именем, но это область искусствоведения. Я же ограничусь тем, что скажу главное: он мой друг, и я этим горжусь.»

Из записок М. Брусиловского.// Миша Брусиловский: «Мир художника». М., 2002. С. 208

То, что художнику более 80-ти лет как-то и не замечаешь: шутит, улыбается, ухаживает, как настоящий кавалер, ручки целует. Даже деловые женщины в его присутствии вдруг останавливаются на бегу: «Боже, я же женщина!» Виталий Михайлович Волович настоящий «работоман» от искусства: вот уже много лет он проводит в мастерской по 9-10 часов каждый день, а если случаются вынужденные «выходные», то у него ощутимо портится настроение: «Все лучшее, что происходит в моей жизни, происходит в мастерской! Представить не могу, что если бы не было у меня этой профессии, то я бы уже 20 лет был на пенсии и не знал, куда себя деть! Во мне все ликует от недостатка времени и желания бежать в мастерскую, где меня ждет интереснейшая работа, которую я сам себе придумываю. Я спешу сюда с невероятным желанием и ухожу с неохотой».

Когда будущему художнику было четыре года, его семья переехала в Свердловск из Приморского края. Окончив в 1948 году Свердловское художественное училище, Виталий Волович начал сотрудничать со Среднеуральским книжным издательством: он оформлял обложки и делал иллюстрации к книгам. «Моя работа в издательском деле начиналась абсолютно безрадостно. Мне предложили сделать иллюстрации к рассказу «Суворовец», и я нарисовал несколько картинок: «Партизаны взрывают поезд», «Дети лепят снежную бабу»… Носил их в издательство тринадцать раз – и тринадцать раз художественный редактор делал мне замечания. В конце концов он их принял, но не потому, что они были хороши, а потому что издание уже шло в набор. Для меня это было первым позором в жизни: когда вышла книга, я решил, что и близко больше не подойду ни к одному издательству. Но за год горечь поражения прошла, и следующие десять лет я делал разнообразную поденную работу – журналы, путеводители, справочники».

Виталий Михайлович признается, что не относился к иллюстрации книг серьезно, пока дело не приняло нешуточный оборот. «Мне предложили сделать «Кладовую солнца» Михаила Пришвина. Было очень интересно поработать с хорошей литературой! И когда книга вышла, Пришвин сам написал письмо в издательство: «Кладовую солнца» издавали бесчисленное количество раз разные страны, и у меня на полке «Кладовые» всех размеров и цветов. Но Ваша - лучшая». Это была серьезная похвала, и я был у писателя дома в Москве незадолго до его смерти». Тогда я и осознал, что книжная иллюстрация – это важное для меня дело».

Как и у многих талантливых художников, у Виталия Михайловича возникали трудности с официальной работой в Свердловске: в издательстве его обвиняли в формализме, не давали выставляться и даже отзывали дипломы, полученные на различных книжных конкурсах. «Как-то я собрал свои картины и рисунки и отправился в Москву. Там мне сразу заказали иллюстрации к «Песне о соколе» и «Песне о буревестнике» Максима Горького, пролетарского писателя. Книга получила много наград, и мне предложили участвовать в международном конкурсе иллюстраторов в Лейпциге. Я выбрал романы Стивенсона – и получил серебряную медаль! После этого я понял, какая литература заставляет меня трепетать, а новый статус поставил меня в привилегированное положение: теперь я предлагал творческие заявки, а не просто выполнял заказы. Кроме того, нет ничего лучше работы с мертвыми авторами: у меня за все время не было ни одного конфликта ни с Сервантесом, ни с Шекспиром, ни с кем-то еще. И цензура дремлет», — улыбается художник.

Однако на смену советской цензуре пришла экономическая. В начале 1990-х годов одни издательства закрылись, а другие уже не делали заказов художникам: «Они стали издавать хорошие книги, которые раскупались и без иллюстраций – иллюстрации удорожают издание. Книга и раньше была предметом экономики, но все же в большей степени она оставалась предметом культуры. Сейчас же наоборот. Лет 14 кряду я оставался без работы художника-иллюстратора, без издания книг – моего любимого дела. Пока не придумал создавать художественные альбомы, в которых изменяется классическое соотношение «литератор — иллюстратор». Теперь я не иллюстрирую литературу, а воссоздаю определенную среду, атмосферу, в которую помещены события произведения».

В этом формате была издана книга «Средневековый роман», куда вошли «Тристан и Изольда», «Рыцарь со львом» и «Парцифаль», недавно была презентована еще одна книга – «Парад Алле», посвященная цирку. А сейчас готовится к изданию еще одна – «По страницам европейский эротической литературы», куда войдут избранные отрывки из произведений Апулея, Катулла, Овидия, Боккаччо, Генри Миллера, Лоуренса, Овидия, де Сада, Казановы и многих других. И, разумеется, иллюстрации Виталия Воловича.

Помимо иллюстрации, Волович создает офорты: в его мастерской станок занимает отдельную комнату. Процесс создания каждого оттиска трудоемок и кропотлив (техника практически не изменилась за несколько веков, несмотря на технический прогресс), и на создание одного листа небольшого формата может уходить до нескольких месяцев. Одна из недавних работ художника по площади составляет целых 7,5 квадратных метров, она прошла 170 травлений кислотой! Можно только восхищаться характером мастера, однако он сам другого мнения: «Характер требовался бы в том случае, если бы я не любил это делать и по какой-то причине был вынужден. Но я-то люблю и рвусь, для меня сидеть с карандашом и кисточкой – невероятное наслаждение».

Виталий Волович не только художник, он еще и боец – сегодня, вместе с другом Мишой Шаевичем Брусиловским он борется за создание музея Эрнста Неизвестного, еще одного великого уральца. Есть у Виталия Воловича и живописные циклы, один из них – «Старый Екатеринбург». «У меня был старый друг – Леша Казанцев, мы с ним были дружны 67 лет, а сейчас его уже нет в живых. У нас была традиция: каждый год в конце лета мы выезжали куда-нибудь на этюды, поскольку к осени мы уже зеленели от усталости. Мы побывали в Средней Азии, на севере России, объехали Урал. Если мы не могли никуда поехать, то выходили рисовать в город. К сожалению, первые листы я нарисовал лишь году в 1970 или 75, и понял, насколько это интересно. А вот если бы начал на десяток лет раньше – я бы еще многое застал в городе. Я раздарил многие листы, их недорого покупали, серия быстро расходилась. Но теперь я уже не вернусь к этому циклу — город стал другим, от него почти ничего не осталось от старинной застройки». «Я рисовал, следовательно, я любил», — такими словами заканчивается вступление к книге «Старый Екатеринбург».

Заслуженный художник РСФСР (1973), лауреат премии имени Г.С. Мосина (1995), лауреат премии Губернатора Свердловской области за выдающиеся достижения в области литературы и искусства (1999), обладатель Золотой медали Российской Академии художеств за серию графических листов к трагедии Эсхила «Орестея» (2005), член-корреспондент Российской академии художеств, почётный гражданин города Екатеринбурга (2007), почётный гражданин города Ирбита (2008).

Заслуженный художник Российской Федерации Родился в 1928 году в г. Спасске Приморского края. В 1948 году окончил Свердловское художественное училище. С 1950 года участник городских, областных, зональных, республиканских, сесоюзных и международных выставок, многократный лауреат отечественных и зарубежных конкурсов книги. С 1956 года член Союза художников СССР. В 1973 году удостоен почетного звания «Заслуженный художник РСФСР». В 1995 году рисуждена Премия им. Г.С.Мосина. В 1998 году присуждена Премия Губернатора Свердловской области за выдающиеся достижения в области литературы и искусства. В 2005 году присуждена Золотая медаль с девизом «Достойному» Российской Академии Художеств. В 2007 году присвоено академическое звание член-корреспондент Российской Академии Художеств. В 2007 году удостоен звания «Почетный гражданин г.Екатеринбурга». В 2008 году вторично присуждена Премия Губернатора Свердловской области за большой личный вклад в развитие изобразительного искусства и ноголетнюю плодотворную деятельность. Работает в книжной и станковой графике. Излюбленные техники - офорт, мягкий лак, литография, а также акварель, гуашь, темпера... Живет и работает в г. Екатеринбурге. Работы находятся в государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, Государственной Третьяковской галерее, Государственном Русском музее, художественных музеях Екатеринбурга, Иваново, Магнитогорска, Нижнего Тагила, Новосибирска, Перми, Саратова, Челябинска, Ярославля. Пражской национальной галерее, Моравской галерее в г. Брно, Музее современного искусства в г. Кельне, Музее И.В.Гете и Ф.Шиллера в Веймаре, Шекспировском центре в Стратфорте-на-Эйвоне, а также других государственных и частных собраниях России, Австрии, Германии, Израиля, Испании, Италии, США и Франции. Коллекция Ирбитского ГМИИ является самым крупным и наиболее полным собранием работ художника.

Виталий Волович

Г. Голынец, С. Голынец

Лучшее свидетельство о Воловиче - портреты, написанные его друзьями и единомышленниками Геннадием Мосиным и Мишей Брусиловским. На первом запечатлен молодой человек, протестующий, полный энергии, готовый, как Дон Кихот, дать отпор силам зла, на втором - уставший, но не сломленный мастер-философ. В самом облике Воловича есть нечто ротивостоящее «человеку массы». Рано духовно созревший, он всегда стремился быть независимым как от власть имущих, так и от модных общественных поветрий и социальных иллюзий. Но тем не менее художника сформировало время. Его етство и юность пришлись на 30-40-е годы, с их политическими трагедиями и героикой Великой Отечественной войны, трудностями быта и тотальным подавлением индивидуальности. Страсть к рисованию изначально жила в Виталии ловиче наряду с увлечением историей и литературой. Будущий художник рос и воспитывался в писательской среде1. Мир литературных образов всегда был для него как бы второй реальностью, и противостоящей действительной жизни, и внутренне сопоставленно с ней. Окончив в 1948 году Свердловское художественное училище, двадцатилетний Волович сразу посвятил себя книге2. В добросовестных рисунках пером, в интимных пейзажных и анималистических мотивах рудно предугадать будущего создателя монументальных образов, художника социально-философской направленности. Но именно камерная, лирическая тематика позволяла в те годы оградить себя от натиска официальной идеологии.

«Кладовую солнца» издавали бесчисленное количество раз, и у меня стоят «Кладовые» всех размеров и цветов, но Ваша - лучшая». Эти слова, написанные Михаилом Пришвиным в 1953 году, поддержали начинающего иллюстратора, которому тогда еще предстоял поиск собственного пути, по времени совпавший с приближением нового этапа нашей истории - периода оттепели. Человек отныне не хотел чувствовать себя винтиком государственной машины. Но это не ослабляло гражданских устремлений, а, напротив, усиливало их. Утверждение личности и одновременно пафос коллективизма выразил в искусстве рубежа 50 - 60-х годов так называемый суровый стиль, по-новому пытавшийся соединить правду жизни с высокими идеалами. Внешнему натуроподобию картин приукрашенной действительности суровый стиль противопоставил экспрессию, активность обобщенной художественной формы, что соответствовало характерному для тех лет решительному стремлению к скорейшему преобразованию мира. Ярко проявился суровый стиль в Свердловске, городе, с которым связана вся сознательная жизнь Воловича и в котором с конца 50-х годов складывается подлинно творческая среда. Воловичу в этой среде предстояло занять особое место, дав пример подвижнического отношения к своему делу. Он еустанно совершенствовал мастерство, работал ежедневно по десять и более часов, много рисовал с натуры, особенно во время путешествий по стране, поездок в Чехословакию, Германию, Китай, Корею, занимался в музеях и библиотеках. Само время шло навстречу художнику: переоценивались целые пласты русской и зарубежной культуры, открывались забытые имена, разворачивались немыслимые ранее экспозиции. И наследие старых мастеров, и достижения современного искусства от монументальных обобщений Рокуэлла Кента до кубизма Пикассо воспринимались поколением Воловича не отвлеченно, со стороны, а как источник собственных исканий. В конце 50-х - начале 60-х годов Волович с увлечением иллюстрирует легенды и сказки разных народов: китайскую сказку «Обезьяна и черепаха»3, арабскую «Калиф-аист», чешскую «Пастух и рыцарь», ненецкую «Побежденный кит», «Мансийские сказы». Произведения народного творчества привлекали молодого художника цельностью мировосприятия, ясностью эстетических представлений. Сказки и легенды позволили ему проявить фантазию, почувствовать атмосферу различных стран и эпох и передать ее, ненавязчиво используя в иллюстрациях приемы искусства прошлого. Отныне Волович не переносит в книгу натурные зарисовки, а трансформирует их, подчиняя плоскости книжной страницы, стремясь к стилистическому единству изображения, орнамента и шрифта. Поиск выразительности побуждал экспериментировать в разных техниках: от рисунка пером и акварели художник пришел к гравюре на линолеуме, лапидарный язык которой наглядно обнаружил особенности сурового стиля. Издания сказок с иллюстрациями Воловича были адресованы детям, однако детским художником он не стал. Отразив стилистические тенденции своего времени, эти тонкие книжки-тетрадки оказались для Воловича школой профессионализма и подготовили его к работе над другими изданиями. Впервые с проблемой большого книжного ансамбля художник встретился, иллюстрируя и оформляя «Малахитовую шкатулку» Павла Бажова (1963), - издание, включившее девять сказов. В свое время писатель сетовал на иллюстраторов за то, что они «в фантастическую сторону не глядели». В линогравюрах Воловича, созданных не без влияния современной литовской графики, волшебные образы уральских преданий приподняты над бытом. Динамичной композицией, смещением пространственных протяжений художник, не имитируя рисунок камня, усилил ассоциации между цветным оттиском и срезом малахита или яшмы.

Несмотря на неоднократные победы Воловича на реcпубликанских и всесоюзных смотрах искусства книги, местные власти с подозрением относились к исканиям и экспериментам художника. Недовольство усилилось после посещения в конце 1962 года руководителями партии выставки в московском Манеже: в Свердловске начали искать своих формалистов. Дело дошло до того, что Воловича по требованию идеологического отдела обкома партии лишили диплома, полученного на сесоюзном конкурсе на 50 лучших книг за иллюстрации к «Побежденному киту». Удачно начатое сотрудничество со Свердловским книжным издательством прервалось на несколько лет. Но Волович был уже известен за пределами Урала. В 1965 году издательство «Художественная литература» выпустило с его иллюстрациями отдельной книгой горьковские «Песню о Соколе» и «Песню о Буревестнике». Романтическая трактовка революционных событий, плакатный монтаж аллегорических и реальных образов, выразительность силуэтной формы делают эти гравюры на картоне типичным образцом сурового стиля. Вслед за ними в той же технике художник выполнил иллюстрации к балладе Роберта Стивенсона «Вересковый мед» (1965), специально предназначенные для Международной выставки искусства книги в Лейпциге и удостоенные там серебряной медали. Подчеркнуто вытянутая по вертикали тонкая книжка включила ряд разворотов, в которых контрастно сопоставлены два мира: наивных, трогательных гномов-медоваров, чьи алые фигурки, как цветы вереска, слагаются на белоснежных страницах в живой подвижный орнамент, и безжалостных завоевателей, воспринимаемых малорасчлененной черно-серой массой. В иллюстрациях к «Вересковому меду» словно сконцентрировался весь предшествующий опыт молодого художника: юношеское увлечение романтической литературой XIX века, через которую ему открылись европейская древность и Средневековье, работа над детской книгой, соприкосновение с образцами народной фантазии. В то же время новые гравюры говорили о приближении зрелости, в них художник нашел свою тему, они обозначили основную направленность творчества: обличение насилия, жестокости, прославление духовной стойкости. Мы называем Воловича шестидесятником. Это справедливо. Но нужно иметь в виду, что в полной мере он обрел себя только во второй половине десятилетия, когда общественная ситуация в стране уже во многом изменилась. В определенном смысле положение художника начало улучшаться: придирки к формальным поискам и новациям смягчались даже в провинции, казалось бы, взгляд на искусство становился шире, но одновременно исчезали рожденные оттепелью романтические настроения и усиливался политический диктат. Именно в этот период проявилась социальная чуткость Воловича: он не отказался от высоких идеалов своей молодости, но отныне утверждал их через трагедийные коллизии. В зеркале истории, в зеркале мировой литературной классики видит художник жгучие проблемы нашей жизни. «Для меня важен принцип работы в двух измерениях - времени событий книги и того, в котором я живу. Идеи времени, ощущаемые как личные, дают, мне кажется, возможность взглянуть на прошлое свежими, нынешними очами»,- поясняет Волович. Нет, ни к какому внешнему осовремениванию иллюстратор не прибегает. Большой знаток истории материальной культуры, оружия, архитектуры, он отобранными, характерными деталями умеет передать колорит изображаемой эпохи и при этом акцентировать в трагедиях Шекспира, Гете, Эсхила, в средневековом эпосе и рыцарской поэзии мысли, звучащие актуально сегодня. На второй план для художника отходят и перипетии сюжета, и подробности портретных характеристик, созданные им образы обретают имперсональный характер, становятся носителями вечных идей. Символами человеческих страстей и страданий воспринимаются в трактовке Воловича герои «Отелло», - трагедии любви, столкнувшейся с завистью, клеветой, беспощадностью. В этой серии художник уточнил избранный им ранее прием стилизации светотени. Широко известный в средневековом искусстве – фреске, иконе – этот прием, творчески осмысленный Воловичем, стал едва ли не главным выразительным средством мастера: изображение воссоздается нерукотворной линией - границей, пролегающей между светом и мраком, оно вибрирует, то погружаясь в темноту, то вспыхивая острым бликом. Формы сурового стиля остались для Воловича органичными, но его мужественное искусство обогатилось новыми чертами. Сохранив плоскостность изображения, чувство книжной страницы, мастер перешел к более сложным пространственно-пластическим решениям, с чем связано и изменение техники исполнения. Еше раз продемонстрировав в иллюстрациях к «Отелло» (1966) возможности гравюры на картоне, Волович затем обратился к классическому офорту, а несколько позже к литографии. В иллюстрациях к трагедии Шекспира «Ричард III» (1966) художник внешне сдержан и даже рассудочен. Офортная игла сгущает штрихи в черную сетку теней, вычерчивает шашечный пол, дающий намек на прорыв плоскости в глубину, и горизонтали неба, напротив, эту плоскость тверждающие. В таком условном безвоздушном пространстве обретают вещность гротескные, театрализованные персонажи исторической хроники и предметы-символы: королевская корона, кинжалы убийц, весы правосудия, топор палача. Трактуя «Ричарда III» как трагедию политическую, Волович последовательно разоблачал кровавый путь ее героя к
власти.

Офорты к трагедии Шекспира напоминают о том, что, наряду с литературой, источником вдохновения для Воловича явился театр. Художника привлекают произведения драматургии. И не только в иллюстраииях к ним, но и в большинстве композиций ошушается условность сценического помоста и театральность мизансцен. «Весь мир лицедействует» - слова Теренция, начертанные на шекспировском «Глобусе», Волович мог бы сделать девизом своего творчества. Ценя эту особенность дарования художника, его неоднократно приглашали для оформления спектаклей в театры - народные и академические, драматические и музыкальные, местные и столичные. Однако он, несмотря на любовь к сцене, к театральной среде, несмотря на то, что сам когда-то собирался быть актером, отвечал на эти предложения отказом. Очевидно, Воловичу не нужны соавторы. В книгах и станковых композициях он творит свои спектакли, созвучные исканиям современного театра4. Трагедийность мировосприятия Воловича нарастала год от года. Преследующий человека неумолимый рок становится главной темой иллюстраций к исландским и ирландским сагам (1968), где люди представлены в космическом пространстве сплетенными в тесный клубок со зловещими химерами. Однако и здесь художник сохранил свою этическую позицию и, вступив в полемику с текстом саг, отразивших воззрения родового общества, противопоставил культу грубой силы светлые человеческие чувства. Принцип активной интерпретации классики проводится и в иллюстрациях к «Роману о Тристане и Изольде» Жозефа Бедье (1972), награжденных в 1976 году на Международной выставке в Брно бронзовой медалью. В данном случае этому способствовал сам литературный материал: первоначального текста двенадцатого столетия не сохранилось, дошедшие до нас версии отразили идеи и вкусы того времени, когда они создавались, в одних больше связи с древним кельтским эпосом, в других - с куртуазной рыцарской поэзией. Волович следовал за вагнеровским прочтением романа и усилил мрачные, трагические ноты. Разобщенность героев, их невозможность соединиться и беззаветная мечта о счастье - вот основная мысль графической серии, созданной художником XX века. Для ее пластического выражения Волович прибегает к полюбившемуся ему приему – к повторению во всех иллюстрациях единой схемы построения: героев сковывают и отчуждают друг от друга фронтально расположенные каменные стены и арки, за которыми открывается безлюдная даль. Литографское сфумато, округлость форм, сменив жесткость граней, характерную для прежних работ, сделали листы пространственней, детали объемнее, и вместе с тем была достигнута еще большая монументальность. В литографиях Воловича нет пленяющей бесхитростности сказания. В то время как роман изобилует колоритными описаниями сражений, поединков, пиров, охоты, словно предназначенных для изобразительного воплощения, график, передавая ощущение раннего Средневековья и сурового корнуэлльского пейзажа, ограничивает себя скупыми средствами. В выборе тем Волович не придерживался строго логики развития сюжета, опустил значительные эпизоды, прошел мимо многих персонажей. Собственно иллюстративную функцию в большей мере выполняют заставки, а страничные иллюстрации служат метафорическому выражению происходящих событий, их содержание раскрывается не столько во время чтения, сколько при размышлении о прочитанном, воспоминании о нем. Войдя в искусство в период, когда стали актуальными проблемы ансамблевого решения книги, Волович в работах рубежа 50-60-х годов стремился к декоративному единству ее элементов. Внимательное отношение к макету и оформлению издания он сохранял всегда, однако специфические вопросы книжного искусства отодвигаются для него на второй план. Уже в конце 60-х годов в творчестве Воловича проявилась тенденция, обозначенная в то время как «раскниживание» книжной графики.

Художнику стало тесно в книге: литографии и офорты 70-х годов, навеянные языческой мифологией, средневековой поэзией и литературой Нового времени, воспринимаются самостоятельными произведениями. Порой они обретали необычные для графики размеры и формировались по законам монументального искусства в триптихи и полиптихи («Страх и отчаяние в Третьей империи» по мотивам зонгов к пьесе Бертольда Брехта, 1970; «Театр абсурда, или Метаморфозы фашизма» по мотивам трагифарса Эжена Ионеско «Носорог», 1974; «Завоеватели», 1975). Но чаще складывались в станковые многолистовые тематические серии, работа над которыми продолжалась в последующие десятилетия. Для многих художников поколения Воловича язык иносказаний оказался единственной возможностью поведать о жгучих проблемах современности. Так, средневековье, с пустыми рыцарскими панцирями, сгорающими книгами, гибнущими поэтами и учеными стало у Воловича развернутым символом античеловеческого режима.

Особое место в творчестве мастера начиная с 70-х годов занимают мотивы цирка. Любовь к этому виду зрелищного искусства, оказавшаяся не менее сильной, чем любовь к театру, породила серию офортов, а позже гуашей и темпер. Художника, пожелавшего выйти из круга привычных тем и композиционных решений, захватила красочность, карнавальность циркового представления, где «все возможно», где работа артистов на опасной грани заставляет замирать от страха сердце, где в клоунских интермедиях шутка - сквозь слезы, где саморазоблачение и мистификация, жизнь и творчество нераздельны. Вначале Волович соприкоснулся с лотрековской традицией гротескного, но еще непосредственно натурного переживания представления, однако вскоре и тема цирка зазвучала как иносказание. Своеобразной увертюрой к серии стал лист «Музыкальный эксцентрик» (1974). На серо-черном колеблющемся фоне возвышается фигура в клоунском костюме, между танцующими башмаками которой, стремительно сокращаясь к низкой линии горизонта, бежит шахматная дорожка. В раздвоившихся руках – гармоника, кларнет и лютня. Белая маска, повинуясь движению возникшей над правым плечом еще одной руки, горизонтально разворачивается и словно трубит в поднесенный горн. В композиции слились пустота сценического пространства «Ричарда» и космичность стихии «Саг». Позем здесь - одновременно земля и арена, вибрирующая мгла фона - небо и бесконечность, поглощающая театральный занавес. В пластическом решении «Музыкального эксцентрика» утверждается нечто общечеловеческое и вместе с тем впервые так отчетливо звучит лирическая, личная нота. Чернота проникает из фона в фигуру, дематериализует ее, разрывает формы, готовые вот-вот рассыпаться в марионеточной пляске. Острые линии сопряжения мрака и света, как высвеченные грани конструкции, останавливают распад бесплотной фигуры. Словно перед нами не клоун, а его душа, не руки и музыкальные инструменты, а их движения и звуки. В следующих листах, рисунках офортной иглой, выполненных порой без предварительного эскиза, Волович более раскован. Варьируя акватинту, резерваж, мягкий лак, сочетая различные техники офорта с коллажем из бумаги и тканей, он достигает неповторимого разнообразия и богатства фактур, живописной выразительности монохромной гаммы. Офорты, словно номера грандиозной программы, следуют один за другим. Но это не просто цирковые аттракционы: грустные влюбленные клоуны, надменные самодовольные ослы, бездушные манекены, царственные, но униженные львы и мудрые обезьяны стали героями притч об окружающей действительности. Не подразумевая прямого влияния, нельзя не вспомнить офорты Франсиско Гойи. Если же иметь в виду собственно цирковы мотивы, увлекавшие своей многозначностью стольких мастеров XX века, то Волович вызывает аналогии скорее не с живописью и графикой, а с кинематографом, с чаплинским «Цирком», с «Клоунами» Федерико Феллини. Обобщая тему в полиптихе «Парад-алле!» (1978), Волович снова подчиняет себя строгой структурной организации стереометрических форм, определенности контуров и ясности штриха. Полиптих представляет собой пятичастную симметричную композицию с торжественным парадом в центре и узкими вертикальными полосками, изображающими ослов-антиподистов, держащих на копытах шаткие пирамиды из животных и птиц, по краям. Мотив круговращения (а «круг» - это и есть первоначальное значение слова «цирк»), калейдоскопическая смена событий определили построение листов, совмещение в них разновременных и разнопространственных эпизодов. Во втором и четвертом листах манеж, на котором совершается главное действие, окружен ширмами с запечатленными на них событиями цирковой жизни и черными провалами выходов.

От отдельных притч-басен Волович перешел к обобщенному образу мира, наивной моделью которого становится цирк с его круглой ареной и опрокинутым над ней куполом. Конфликты здесь вопиюще нелепы: глупый осел легко жонглирует величественными львами, хрупкий белый клоун гоняет по кругу мощных тяжеловесных носорогов и кажется, что носороги сами преследуют его, другой клоун, ловя бабочку, наступает на удава, музыканты беззаботно поют, разложив ноты на зубах раскрытой пасти крокодила. Парадоксальность, абсурдность мира раскрывается не только в многочисленных сюжетных ходах, но и в нарушении привычныхь пространственных представлений, остроте пластических сопоставлений. Проблемы, которые решает Волович на литературном и историческом материале, в «Цирке» обретают эксцентрическое и оттого более личное, с оттенком самоиронии, звучание: это раздумья о мире и о месте Артиста в нем.

Стремясь расширить диапазон своего творчества, разнообразить выразительные средства, художник начал в 70-е годы систематически работать с натуры. Ранее относившийся к рисунку только как к подготовительному материалу, теперь он во время путешествий по Уралу, Средней Азии, Памиру, Дагестану, Псковской и Владимирской Руси создает карандашом и акварелью самостоятельные станковые пейзажи. Подобный поворот к рисунку наметился в нашем искусстве еше в конце 60-х годов. Однако листы Воловича мало напоминают получившую с этого времени широкое распространение «тихую», интимную графику, любовно погружающуюся в неповторимость конкретного объекта, фиксирующую сам процесс восприятия и постижения натуры. У Воловича порой возникающее желание передать непосредственное впечатление приходило в противоречие с внутренней запрограммированностью композиции, свободный росчерк или мазок диссонировал с рациональной логикой графического построения. Целостности художник достигал за счет отказа от всего мимолетного, ускользающего. Изображая древнюю землю со словно сросшимися с ней архитектурными сооружениями, свидетелями многовековой истории человечества, он уже в натуре видел законченное произведение и сразу отбрасывал случайное, делал необходимые перемещения. Выполненные Воловичем в 70-е годы рисунки с их широкими пространственными охватами, жесткостью контуров, тщательной растушевкой, напоминающей литографскую, несут явный след предшествующей работы в книжной графике, в техниках авторской печати. Выполнив в 1980 году иллюстрации к трагедии Гете «Эгмонт», вскоре удостоенные бронзовой медали в Лейпциге, Волович после восьмилетнего перерыва вернулся в книгу. Но теперь он предпочитает, чтобы над макетом и оформлением работали профессиональные дизайнеры и шрифтовики. В книге на специальных вклейках помешены десять диптихов, части которых представляют собой узкие вертикальные створки с изображением конструкций из гигантских крестов и виселиц, теряющих устойчивость и готовых похоронить под собой похожих на марионеток людей. Мотивы, навеянные полотнами Брейгеля и гравюрами Дюрера, дают возможность ощутить эпоху Нидерландской революции и церковных войн. Но для Воловича здесь вновь важно, повторим его собственные слова, не только время событий книги, но и время, в котором он живет. Повествуя об инквизиции XVI века, художник не забывает об ужасах фашизма на Западе, о преступлениях тоталитарной системы в собственном отечестве. Стесненность пространств, мерцающий «цинковый» свет ассоциируются с атмосферой застоя и несвободы. В начале 80-х годов впервые перед иллюстратором шедевр отечественной словесности - «Слово о полку Игореве». Поводом для работы послужило приближающееся 800-летие «Слова», подготовка издания, явившегося итогом трудов уральских историков, литературоведов, переводчиков, в которое и вошли шестнадцать офортов Воловича (1982). Запечатлев сцены нашествий, сражений и расправ, они подчеркнули антивоенное звучание поэмы. Художник, помнящий о страданиях народа в Великой Отечественной войне и ненавидящий те «малые» бессмысленные войны, современником которых ему пришлось быть, проявил здесь свою гражданскую позицию. Столкновение древнерусских мотивов, начиная от очертаний арки, определивших композиционное решение листов, с экспрессивным языком графики XX века усиливает драматическую напряженность серии. Иллюстрации к трагедии Эсхила «Орестея» (1987) – итог осмысления Воловичем мировой литературной классики. Обращение к творению великого греческого драматурга позволяет наиболее обобщенно сказать о том, к чему ведут нравственное ослепление, разрушение естественных людских связей. Как в свое время емкий образ обезличенного человека-робота Воловичу подсказали выставленные в Эрмитаже рыцарские панцири, так теперь обломки антиков помогли метонимическими средствами передать картину разрушающегося мира. Восхитившие зрителя красотой и логикой графического построения иллюстрации к «Орестее» подтолкнули самого мастера к обновлению.

К традиционным путешествиям по нашей стране прибавились в годы перестройки и в постсоветский период поездки во Францию, в Западную Германию, в Австрию, Италию, Палестину, во время которых, насколько позволяли обстоятельства, художник работал с натуры. В новых акварелях и темперах, запечатлевших города Востока с громоздящимися плоскими крышами, куполами и минаретами, русские холмистые равнины под клубящимися облаками, готические улочки, валуны Таватуя и бойцы Чусовой, Волович продемонстрировал свое умение соединить метафизическую неповторимость различных краев и земель с живописной свободой и артистизмом... Между тем мысль о книге не покидала Воловича никогда. Объединяя станковые листы в циклы «Цирк», «Средневековые мистерии», «Женщины и монстры», он мечтал о книгах-альбомах, где бы его композиции могли перемежаться по принципу свободных ассоциаций с отрывками из прозаических и поэтических текстов. Но и независимо от подобных замыслов станковые листы Воловича близки к его книжной графике. Как и иллюстрации, они развивают тему во времени, строятся на исторических параллелях, иносказаниях. В советский период эзопов язык художника стимулировался цензурными запретами, хотя вызван был, конечно, не только ими. Ведь с аллегориями, театральными и цирковыми метафорами Волович не расстается и сегодня. Они позволяют ему создать обобщенную картину мира, затронуть вечные темы человеческих страстей, пороков и слабостей.

Складывавшиеся на протяжении нескольких десятилетий тематические циклы убеждают в том, что Волович, при всей верности излюбленным образам и пластическим приемам, не остается неизменным. И дело, конечно, не только в том, что на смену черно-белым офортам пришла монотипия, а затем гуашь и акварель, что, как и в пейзажах, в сюжетных композициях возрастает роль цвета, но прежде всего в том, что искусство мастера наполняется новыми мыслями и настроениями. Так, появившийся в 80-х годах образ готического собора – модели вселенной дал возможность выразить чувства, отличные от тех, которыми обычно наполнялись у Воловича средневековые мотивы. В одной из композиций, выполненных в технике гравюры на картоне и кальке, сквозь причудливые формы храма прорастает фигура епископа, погруженного в глубокое раздумье. Рассчитанные на последовательное восприятие оттиски отличаются один от другого по цвету. Изображение то появляется в золотистом или серебряном сиянии, то почти исчезает, растворяясь в гамме приглушенных цветов. Листы слагаются в скорбную, но величественную живописно-графическую сюиту, повествующую о жизни человеческого духа, о мучительных исканиях истины. Все более сложное решение приобретает у Воловича проблема добра и зла. Обращаясь к языческому миру в листах 90-х годов из цикла «Женщины и монстры», художник делает попытку вообще подняться над этими категориями, над сковывающими установками. Но это лишь игра: совсем уйти от этических оценок Волович не может, да, очевидно, и не хочет; заглядывая в бессознательное, он лишь ограждается от морализаторства. Волович ироничен, а порой и беспощаден, в первую очередь, к себе. О нем, о художнике, о его мире повествует недавно завершенная красочная серия «Моя мастерская», о которой Волович убедительно рассказывает сам: «Мастерская - пространство жизни, ее сценическая площадка. В этом пространстве жизнь реальная переплетается с вымыслом. Возвышенное - с ничтожным. Глубокое - с сиюминутным. Жизнь неотделима от игры, а игра, собственно, и есть жизнь. Вся. От глубоко интимного до выставленного напоказ. От «все для себя» до «все на продажу». Это притчи из жизни художника. Самые важные сцены из нее: размышления. Творческая неудача. Жажда совершенства. Честолюбие... Это цикл, в который могут быть включены все новые и новые сюжеты. Это роман в рисунках. Роман с продолжением». Таким романом или многоактным непрерывающимся спектаклем предстает все творчество Воловича. Вот только что завершена «Мастерская», а на мольберте уже гигантские «Трагические фарсы»...

Примечания
1. Мать художника, Клавдия Владимировна Филиппова (1902-1950), - журналистка и писательница, автор статей, инсценировок, рассказов, повестей. Наиболее популярными были неоднократно переиздававшиеся повести «В гимназии» (1938) и «Между людьми» (1940). Сотрудничала в свердловской печати: в газете «Уральский рабочий», журнале «Уральский современник» и в «Литературном альманахе». Отчим, Константин Васильевич Боголюбов (1897-1975), - писатель и литературовед, исследователь уральской литературы.

2. В Свердловском художественном училище В. М. Волович занимался на живописном отделении. Его учителями были А.А. Жуков (1901-1978) и О.Д.Коровин, который как опытный книжный график оказывал на Воловича влияние и в послеучилищные годы. Большое значение для Воловича имело обшение в юности с живописцем С.А.Михайловым (1905-1985), жившим по соседству на улице Мамина-Сибиряка.

3 Оформление и иллюстрации к книге «Обезьяна и черепаха», удостоенные диплома
на Всесоюзном конкурсе «Лучшие книги СССР 1959 года» и большой серебряной медали на Выставке достижений народного хозяйства, были выполнены В. М. Воловичем совместно с женой, Тамарой Сергеевной Волович (1928-1999), художницей, работавшей в книжной и прикладной графике.

4. Мысль о «театре Воловича» неоднократно высказывалась свердловским театроведом Яковом Соломоновичем Тубиным (1925-1989), дружеское общение с которым много значило для художника - интерпретатора мировой литературы.